Изменить размер шрифта - +
Голубая шапка очень шла Катаюмовой, и настроение у нее было превосходное. Рядом с Катаюмовой оказался Борис; ему было все равно, где сидеть, но совсем хорошо, если с Муравьевым. А Муравьев сидел с краю, рядом с Борисом. Конечно, Муравьев хотел бы оказаться в этот раз на месте Бориса, но как-то всегда так получается, что рядом с Катаюмовой сидит кто угодно, только не Муравьев. Наверное, так получается потому, что для нее, Катаюмовой, существуют все люди, кроме Муравьева. Как будто нет такого человека, Муравьева. Что бы он ни сделал, она не замечает его. Может быть, когда-нибудь она об этом пожалеет. Муравьев, во всяком случае, очень на это надеется.

Вот и сейчас он думает:

«Ладно, придет такой день, она поймет, что Муравьев — это не какое-нибудь пустое место. Муравьев такой человек, знакомством с которым можно будет впоследствии гордиться. Может быть, всю оставшуюся жизнь Катаюмова будет говорить: «Знаете, я училась в одном классе с самим Муравьевым. Тем самым, знаменитым, представьте себе». И все будут завидовать, пожалеют от души, что не они учились в одном классе с такой замечательной личностью. Но, конечно, чтобы понять, какой это человек — Муравьев, надо иметь ум, а не только одну красоту».

Костя говорит, отбивая в воздухе такт тетрадкой:

— Если мы не изменим тактику, мы никогда не найдем Г.З.В. Не знаю, как вам, а мне это начинает действовать на нервы. — Костя говорит напористо. — Мы живем в век научно-технической революции. Вся наука — на службе у человека.

— Что-то не пойму, к чему ты это все клонишь, — шевельнулся Валерка. — С вертолета, что ли, его искать, этого Г.З.В.?

— Вертолета нам никто не даст, — вставила Катаюмова, — а то было бы совсем неплохо.

Костя не намерен был переводить серьезный разговор в легкомысленные шутки.

— И все-таки век техники — это век техники. Слушайте. Анализ состава бумаги, на которой написаны письма Г.З.В., — это раз. Изучение шрифта пишущей машинки — это два. Вы заметили, что у этой машинки, как и у всякой, есть свои особенности? Некоторые буквы выпрыгивают из строки вверх. Можно и на этом построить какую-то версию.

— Начитался детективов, — проворчал Валерка, — версию, версию.

Но Костю не так легко сбить. Он продолжал упорно, как будто никто ничего не сказал:

— Отпечатки пальцев — три. Письма напечатаны под копирку, где-то, значит, остались эти листочки копирки, они могут многое рассказать. На копирке же отпечатываются все слова, которые напечатаны на бумаге.

— А может, он ее съел, — говорит вдруг Борис.

— Кто съел? Что съел? — совсем растерялся Костя.

Все уставились на Бориса.

— Нет, это я так. В одном многосерийном фильме видел — шпион копирку съел и не поморщился.

— Зачем съел? — спрашивает Катаюмова.

— След замести, вот зачем, — ответил Борис.

Все засмеялись. Но Костя не дал им развеселиться.

— Хватит смеяться! — Он сурово свел брови и опять махнул тетрадочной трубкой. — Надо сосредоточиться и действовать. Пишущую машинку он не съел? Как вы не видите — этот Григорий Захарович над нами смеется. Он водит нас за нос, а мы, как дурачки, ничего не можем узнать.

В это время Борис вздрогнул так, что сидевший с ним рядом Муравьев чуть не свалился со скамейки. Мимо них шла маленькая девочка с рыжей собакой на поводке.

— Анюта, — тихо сказал Борис.

— Сильва, — сказал Муравьев.

Сильва сразу потянула поводок, хотела подойти к ним. Анюта узнала их и сказала:

— Борис! Мне скоро велосипед купят, складной. А ты умеешь на велосипеде? Не умеешь?

— Слушайте! — вдруг закричал Валерка. Валерка редко кричал, поэтому все удивились и стали ждать, что он скажет.

Быстрый переход