Прямо из офиса в наручниках увезли. Позор-то какой! И с института вас теперь отчислять хотят! Менты уже везде приходили. К ним домой, ко мне домой, к Стасу, в институт… Зачем ты это всё?

— Да Веронику-то за что? Она и не знала ничего! А что же мне делатьто теперь? А?

— Думать надо было раньше. Погубил девчонку, сволочуга. Все вы, мужики, одним миром мазаны. Животные.

— Да заткнёшься ты уже!! И так не по себе… Как же нам быть — то теперь, а? Юль? Ты хоть знаешь, где они её держат, кто этим делом занимается? Может, что сделать нужно, чтоб отпустили?

— Мама её всё знает. Она Веронике каждый день кушать носит туда.

Там даже не кормят. Говорят — будим кормить после перевода в тюрьму. В тюрьму, понимаешь, ты, идиот?

Глория шумно глотает сопли.

— Да не хнычь ты! Узнай мне все, кто там её делом занимается, как с ним тет-а-тет связаться, а я завтра перезвоню. В это же время, не смотайся никуда, смотри. В крайняк — сам приеду, сдамся им, вытащим мы Вероничу нашу, не боись.

— Сам и узнавай, умник. А вдруг меня тоже посадят? Мы же знакомы с тобой. Скажут «помощница». Там менты с молодыми девчонками знаешь, что выделывают?

При этой мысли у меня похолодело нутро.

— Юленька, помоги, пожалуйста. Помоги! Никто тебя не посадит, ну, подумай, что ты сделала-то? А вот если меня раньше времени хлопнут, какой с того толк? Вытащим мы её, ручаюсь, только помоги, а? Никак без тебя!

Она ведь твоя лучшая подруга, а друг познаётся в беде! Ну не бойся, Юленька! Ты ведь такая смелая, умная, красивая! Юля! Вспомни, как мы смеялись над мологвардейцами, типа придурки какие, а вот на тебе, видишь, как бывает в жизни. Надо её вытаскивать, а сделать это можем только мы с тобой на всем белом свете, понимаешь? Надо пройти за друга по минному полю.

— Ладно-ладно, знаю я тебя как облупленного и замашки твои как у фавна похотливого… «Молодогвардейцы» — поумнее чего не пришло в голову, а? Ты типа Олег Кошевой, что ли? Уголовник ты мелкий, вот и всё.

Не для тебя, урода, для подруги все сделаю! Заеду, сегодня к Вероникиной маме на работу, все узнаю.

Юлюся, умоляю, завтра в это же время через два прозвона позвоню.

Если проблемы — бери трубку сразу. Если норма — отвечай через два полных прозвона. Понимаешь?

— Лана. Через два прозвона…

… За эти пару лет я привык проходить съем автоматически. Автопилотом. Вошёл в жилую с вениковой рожей, подошёл к знакомому надзору, желательно Гансу или другому коррумпированному элементу, приподнял штанины, продемонстрировал носки с понтами — «вот вам, ищите» — и на мягкую посадку в нарядную. И по этой схеме — из съёма — в съём.

Но сегодня меня на входе в жилую уже караулит оперативник Рашид. Это еще круче. Будем вплывать под защитой пушек ядерного ракетоносца. Мог тракторной тележкой груза втащить.

Он нормальный мужик, Рашид. Учился в Ташкенте, в ментовской школе. По-русски хорошо говорит и дяде предан. Наш человек.

Сердце моё сразу успокоилось. Рашид тоже заметил меня, и, вырвав из толпы, ведёт теперь в сторону нарядной. Думаю, самое страшное — позади.

— Рашид-ака!!! Как здоровье?

Это очень странный вопрос — «как здоровье?». Вопрос вклинился в наш диалог из узбекского. Сказывается культурное влияние. Восточный этикет требует заполнения устной анкеты перед тем как перейти к сути дела. Хотя, по-моему, спрашивать у крепкого сильного молодого человека «как здоровье» — будто он прикованный к койке доходяга, это, по-моему, полный идиотизм. Особенно если учесть что мне по большому счёту насрать на здоровье большинства здешних собеседников.