Другая более возвышенная история. В 5-м классе мы с другом состояли в так называемом библиотечном активе. То есть подолгу торчали в библиотеке, помогали там и имели свободный доступ к книгам. Дружили с юной библиотекаршей (младшей; была еще заведующая). То ли ранней осенью 1959 года, то ли поздней весной 60-го гуляли мы с ней и, надеюсь, рассуждали об искусстве. Привела она нас в гости к своей знакомой – пожилой литературной даме во флигель Шереметьевского дворца. Тогда там был Институт Арктики и Антарктики. Угостила дама нас чаем с печеньем. Ну, и не вспоминал я об этом лет двадцать пять. А когда вспомнил, то понял, что это была Анна Андреевна Ахматова! И больше в этом не сомневался. Шли годы, и я решил поглубже изучить вопрос. Эх, лучше бы этого не делал: оказалось, что Ахматова съехала из Фонтанного дома в 1952-м… «Какой удар со стороны классика!» Остается надеяться, что это все-таки она приходила в гости к каким-нибудь бывшим соседям.

Но памятник Анне Андреевне в ХХI веке перед нашей школой все же поставили.

С классной руководительницей по фамилии Калешева отношения были неважные. Естественно, прозвище у нее было Кала. В 6-м классе я посвятил ей стих, в котором было четырнадцать строк, и назвал его сонетом. Помню первую строфу:

И заключительное двустишье:

Рукописный текст был подброшен героине сонета в сумку. Реакции не последовало. Но я чувствовал, что ей известно, кто автор.

Под самый Новый 1961 год одноклассники решили собраться в школе. Просто так, что не было санкционировано взрослыми. Встретились мы в роскошном вестибюле школы. Все было открыто, никаких вахтеров и охранников, хотя был вечер – темно, во всяком случае.

Купили две-три бутылки лимонада и конфет. И тут оказалось, что Юра Николаев принес бутылку вина. Это было первое мое столкновение с коллективной пьянкой (6-й класс). Но далеко не последнее. Сладкое вино «Шато-Икем», как сейчас помню, 0,5. Было нас человек двадцать – двадцать пять, то есть по двадцать граммов на нос. Приложились все, включая девочек, отказавшихся не было. И вот в разгар всеобщего веселья появляется наша классная руководительница. Кто-то стукнул. Не представляю – как? Ведь мобильных телефонов тогда не было. Простые домашние телефоны и то были далеко не у всех. Начинается следствие. Кто-то раскололся, что Николаев вино принес. Тут же был вызван отец Юры – типичный положительный пролетарий. До сих пор не понимаю, как все быстро произошло. Главную улику – пустую бутылку вина – мы уничтожили. И тут я совершил поступок, которым горжусь уже полвека. Я сказал: «Не знаю, вино или что, но вот эта бутылка». И протянул грозным следователям пустую бутылку из-под лимонада. Юрин папаша со знанием дела ее понюхал и заключил: «Действительно, лимонад». Сомнений, что это именно та бутылка, ни у кого не возникло, и инцидент был исчерпан. По прошествии лет я понял, что старшие были не меньше нас, а может, и больше заинтересованы в таком хеппи-энде, и гордость моя не слишком-то обоснована.

С 1962 года ввели в старших классах «производственное обучение», в связи с чем добавили одиннадцатый класс. Школы стали «восьмилетками» и «трехлетками» – с девятыми, десятыми и одиннадцатыми классами. А в некоторых школах остались классы с первого по одиннадцатый. Мы не сомневались, что наша школа, расположенная, безусловно, в лучшем школьном здании Ленинграда, станет полной «одиннадцатилеткой». Но партия распорядилась иначе.