Как и множество ребят и подростков, о которых я слышу со всех сторон, я смог бы убедить маму в том, что мое соответствие окружению, а значит, и мое душевное равновесие зависит от той или иной покупки: «Мам, мне нужно, ну просто необходимо купить последнюю модель NNN!»
Неужели мама захочет, чтобы я чувствовал себя парией? Я и так чувствую себя им из-за своей хронической неуспеваемости. Неужели этого мало?
«Мам, честное слово, я без этого буду выглядеть полным дураком! (Нет, не так: „дурак“ устаревшее слово.) Я буду выглядеть придурком!»
И моя любящая мама уступила бы мне.
Только вот стал бы я лет пятнадцать назад младшим из четырех братьев? Захотели бы меня? Позволили бы мне появиться на свет?
Вопрос семейного бюджета, как и все остальное.
Один из элементов «этого», к которому не готов сегодняшний молодой учитель, — встреча с целым классом детей-клиентов. Конечно, он и сам был таким, и его дети тоже, но в этом классе он — учитель. И, будучи учителем, он не слышит голоса родительской любви и долга перед своим чадом, звучащего в его отцовском сердце. Ученик не тот желанный ребенок, любовь к которому заставляет таять сердца преподавательского состава. Тут школа, коллеж, лицей, тут мы не дома, не в магазине: тут не потакают малейшим прихотям, даря подарки, тут удовлетворяют основные потребности. Потребность в образовании, тем более сложную в удовлетворении, что ее перед этим надо еще и пробудить! Тяжеленько будет учителю примирить эти прихоти и потребности! И для юного клиента безрадостная перспектива: заниматься удовлетворением потребностей в ущерб прихотям; напрягать мозги, тренируя ум; терять в шмотках, приобретая в знаниях; менять сверкающие игрушки на невидимые абстракции. И еще и платить за них, за эти школьные знания, в то время как удовлетворение прихотей не обязывает его ни к чему! Ибо — вот парадокс бесплатного образования, унаследованного от Жюля Ферри, — государственная школа остается в наши дни последним местом в рыночном обществе, где ребенок-клиент должен самолично платить, баш на баш: работой за знания, стараниями за науки, самостоятельными размышлениями за доступ к мировым интеллектуальным ценностям, постоянным присутствием на занятиях за туманное будущее — вот чего требует от него школа.
Если хорошего ученика, вооруженного способностью учитывать обстоятельства, такое положение дел устраивает, то почему оно должно устраивать двоечника? Зачем ему отказываться от статуса коммерческой зрелости ради сомнительного положения послушного ученика, положения, которое, как ему кажется, его инфантилизирует? Зачем ему платить чем-то школе, когда общество, в котором он живет, с утра до вечера бесплатно предлагает ему эрзацы знаний в виде ощущений и торговых отношений? Каким бы двоечником ни чувствовал он себя в классе, разве дома, за игровой приставкой, не становится он владыкой Вселенной? И когда до рассвета он сидит в чате, разве не кажется ему, что он общается со всем миром? Разве клавиатура не обещает ему доступа ко всем знаниям, которых только он пожелает? А битвы с виртуальными армиями не одаривают его ощущением полноты жизни? Так зачем ему менять все это на какой-то стул в занюханном классе? Зачем терпеть недовольные комментарии взрослых по поводу его четвертного табеля, когда, запершись в своей комнате, вдали от семьи и от школы, он сам себе царь и бог?
Вне всяких сомнений, если бы тот двоечник, каким я был, родился лет пятнадцать назад и если бы его мама не потакала его малейшим прихотям, он тоже вскрыл бы семейную кассу, но теперь уже чтобы сделать подарок самому себе! Он подарил бы себе такой способ бегства от всех — последний крик! — и прирос бы к экрану, растворился в нем, скользя, как на серфе, в пространстве и времени, без границ и пределов, без расписаний и горизонтов, общался бы в чате без конца и без смысла — с такими же, как он сам. |