говорит Гомер о дворце царя феаков. Теперь ясно; «темно-синей» поэт называет не вороненую сталь, как фантазировали некоторые его толкователи, а либо настоящую ляпис-лазурь — стоит вспомнить великолепный топор из этого камня, найденный в одном из кладов Трои, — либо заменяющее ее цветное стекло. Химический анализ показывает, что стеклянные пасты Тиринфа состоят из кальциевого стекла, окрашенного не кобальтом, а медью.

В мегароне находят куски светло-зеленого камня: карниз, орнаментированный простым меандровым узором. Но еще важней сотни кусков штукатурки стен, которые обнаруживают в земле и мусоре. Большая их часть за почти три с половиною тысячелетия очень пострадала в результате дождей и естественного разложения почвы. Несколько сот сохранились лучше; на одних, правда, краски потускнели, на других же остались сочными и яркими. Есть десятки кусков штукатурки, из которых удается сложить вполне ясное изображение. А отдельные фрагменты находятся по-прежнему на своем месте — на стенах женского зала.

Здесь те же пять красок, что и на сосудах, да и мотивы те же самые или похожие. Орнамент, составленный из четырех фрагментов, повторяет орнамент потолка погребальной камеры в Орхомене: на желто-белом фоне в желтой змейке из спиралей расположены синие, черные и красные цветы с остроконечными пестиками, а под ними кайма из синих и черных розеток с красными кругами посредине. На другом фрагменте сохранилось разноцветное причудливое крыло какого-то сказочного существа, которое, вероятно, выглядело совершенно так же, как то сказочное существо, чья золотая фигурка была найдена в третьей микенской гробнице. На третьем фрагменте изображена на черном фоне сине-красная морская звезда, покрытая желтыми точками. На четвертом — над тремя цветными лентами фриза, из которых нижняя особенно богато и причудливо орнаментирована, видны на синем фоне ноги белых быков с черными копытами.

Но самый большой, составленный из семи кусков фрагмент — длина его сорок семь сантиметров, высота — двадцать девять, толщина — от двух до четырех — в то же время и самый удивительный. Резко выделяясь на синем фоне, мчится — так и хочется сказать: летит — могучий, в красных пятнах бык, нарисованный вполне реалистически, без всякой стилизации. Весь он так и пышет яростью. Таким же четким контуром изображен и обнаженный юноша с необычайно узкой талией. Правым коленом он упирается в спину быка, а левая нога его высоко поднята. Одной рукой он схватился за рог быка. Что он делает? Сражается с быком? Укрощает быка? Исполняет на спине быка акробатический танец? Неизвестно.

Словно магическая сила исходит из этой фрески; все снова и снова Шлиман стоит перед ней, пытаясь разгадать ее смысл.

На второй год раскопок (в этот год, между прочим, Филиоса отзывают, и на его место в качестве инспектора назначают Георгиоса Хрнзафиса, человека весьма предупредительного) Шлиман временно передает руководство Дёрпфельду.

Сам он собирается в Лондон, чтобы получить присужденную ему королевой Большую золотую медаль общества британских архитекторов, В это время в Тиринф приезжает Эрнст Фабрициус, чтобы обработать найденные вазы. Ему уже известен этот бык, хотя его еще никто и не видел: известен по критским вазам и резным камням.

— Кстати, — говорит он Шлиману, — в музее Кандии очень много ваз, роспись которых имеет поразительное сходство с найденными вами как здесь, так и в Микенах.

Крит — неужели именно там, где, по преданию, находился страшный Лабиринт, выход из того тупика, куда завели его находки последних лет?

Но мнения расходятся. Тесть Дерпфельда, профессор Адлер, повсюду видит египетские корни, ведь и в Египте встречается та же синяя стеклянная паста, что и на темно-синем фризе. По Сайсу, следы ведут в Ассирию и Вавилон: такие же, как и здесь, сказочные существа охраняют там дворцы царей и храмы богов.