Без тени смущения носит она ее кольца и ожерелья. Отец дарит ей на каждый день тяжелые атласные платья, шелковые и бархатные накидки, каких никогда не имела мать. Тут у девятилетнего мальчика начинают открываться глаза. Теперь он каждый день сидит у могилы матери и плачет.
Глава вторая. К новым берегам
Одно нам дает, а другого лишает
Бог по воле своей и желанию: все ведь он может.
«Одиссея», XIV, 344
Генриха зовут к отцу. Тому, пока не закончено разбирательство, разрешено оставаться в пасторском доме, но не дозволено исполнять обязанности пастора.
Мальчик остается стоять у двери, руки он держит за спиной, одной ногой трет другую.
— Н-да, — кашляет бывший анкерсхагенский пастор и выпускает полный рот дыма на тускло горящую лампу, заправленную сурепным маслом. Он переставляет с места на место свою рюмку и не знает, с чего начать.
— Подойди-ка сюда, Генрих, — говорит он, наконец, непривычно тихо, поворачивается на стуле и берет мальчика между колен. — Ты, может,думаешь, я не знаю, сколь тяжелым был для тебя этот год. Я не слепой, мой мальчик. Девчонки повоют несколько недель, и на том конец; если все и не забыто, то сложено в коробочку и запрятано в самый нижний ящик комода. Ты другой. Такой же, как твоя мать, и тоже уже такой же тоненький, как она. Я бы очень хотел, Генрих, чтобы ты понял, что этот год, 1831, был нелегким и для меня. — Отец ждет некоторое время, но сын не отвечает, уставившись в висящий на стене портрет герцога.
Отец, тяжело вздохнув, отказывается от намерения добиться у сына понимания.
— Так дальше продолжаться не может. Ты здесь у меня пропадешь. Старшие девочки уедут из дому в ближайшие дни к разным нашим родственникам. О тебе я написал моему брату, дяде Фридриху в Калькхорст. Сегодня пришел ответ. Он согласен, чтобы ты приехал. На следующей неделе, сразу после рождества, ты и отправишься. На год или на два. "Гам есть домашний учитель, который подготовит тебя к поступлению в гимназию. Я думаю, тебе понравится в Калькхорсте. Адольф уже поступил в гимназию в Висмаре, а Эмиль и Юлиус поступят в будущем году. Значит, они должны учиться примерно тому же, что и ты. Я, правда, боюсь, что они опередили тебя не только по годам, но и по знаниям. Но ты их быстро догонишь. Остальных шестерых детей ты там сам узнаешь. Я их тоже еще не видел. Единственная девочка, Софи, тех же лет, что и ты. А тетя Магда тебе наверняка понравится...
Новые впечатления, мелькающие перед глазами, как в калейдоскопе, заставляют забыть боль разлуки сразу же за горой, с которой можно в последний раз увидеть колокольню анкерсхагенской церкви.
Полчаса спустя в Нойштрелице мальчика поджидает у почтовой станции маленький человечек, который, несмотря на свою молодость — ему вряд ли более двадцати двух, — выглядит совсем старым. Со странной смесью смущения и важности он приветствует его по-латыни и называет себя кандидатом Андресом. К счастью, он знает немецкий, и, к счастью, до отправления почтовой кареты еще целый час, поэтому Генрих успевает немного осмотреть город, являющийся резиденцией герцога.
Через два дня он уже в Калькхорсте. Как только он запомнил имена всех своих двоюродных братьев, доброму согласию было положено начало. За три месяца, прошедшие в упорном труде, он заполнил многие пробелы в своих знаниях. И вот опять наступила весна, и он может, наконец, получше познакомиться с Калькхорстом.
Деревня Калькхорст, как и Анкерсхаген, принадлежит помещику. Только она больше, да и дома, в которых живут поденщики, просторнее, не такие унылые, запущенные кирпичные лачуги, а поновей, с красивыми островерхими крышами. Но и в них голова почти упирается в потолок, и они так тесны, что нельзя повернуться, не толкнув кого-нибудь из многих детей. А церковь — настоящий храм Соломона. |