— Только если я хочу встать, или сесть, или повернуться, или вздохнуть, — пошутил он. — Вот, помоги мне лечь в постель, милая.

Он оперся о меня, приподнялся и упал на кровать. Лицо его сморщилось.

— Я сделала тебе больно?

Он покачал головой.

— Конечно нет, глупышка. Наоборот, все стало лучше.

Я наклонилась над кроватью и поцеловала его туда, где один из штырей входил в ногу. Потом забралась на кровать и прилегла рядом с ним.

Должно быть, мы задремали, потому что следующее, что я помню, — что охрана ворвалась в комнату и вытащила меня из кровати. Я тяжело ударилась о пол коленом. Похоже, должен был остаться ужасный синяк, но в тот момент я едва ощущала боль.

— Оставьте ее! — закричал Вин. — Она ничего не сделает! С ней все в порядке!

— Приказ вашего отца, — ответил охранник с нотками извинения в голосе.

— Он не приказывал вам швырять шестнадцатилетнюю девушку на пол! — закричал Вин.

— Пошли, — сказал Саймон. — Нам пора уходить, пока не стало еще хуже.

— Я люблю тебя, Аня! — выкрикнул Вин.

Я хотела ответить, но дверь в палату уже захлопнули, а Саймон тащил меня к лифту, бормоча:

— Мистер Киплинг убьет меня за то, что я привел тебя сюда.

Саймон доставил меня обратно в квартиру. После того как полицейский, задачей которого было следить за моими действиями и защищать меня от Семьи, зафиксировал мое возвращение, я сразу пошла к себе в комнату. На полпути меня остановила Имоджин.

— Что случилось с твоим коленом?! — закричала она. День был теплым, так что на мне была школьная юбка и не было чулок.

— Пустяк.

На самом деле колено пульсировало от боли, но я не могла себе позволить жаловаться — Вину было гораздо хуже.

— Не похоже на пустяк, Анни. — Она проводила меня в мою комнату. — Ложись, — приказала она, но и без того, единственное, чего я хотела, это лечь. Я выплакала все слезы (а их у меня никогда не было слишком много), и все, чего мне хотелось, это впасть в спячку, как медведю.

Домашний арест был удобен в том смысле, что он отгородил меня от всего и всех, так что я могла позволить себе спать в середине дня, и всем было все равно.

Имоджин вернулась с вездесущим пакетом замороженного горошка:

— Вот, возьми.

— Все в порядке, Имоджин, я только хочу спать.

— Ты сама меня позже поблагодаришь.

Я перевернулась на спину, она ощупала мое колено. Синяк был уродливым, но вроде ничего не сломалось, так что она уверила меня, что я буду жить; после этого пакет с горошком оказался на своем месте.

— Почему мы всегда используем для этого горошек? — спросила я, вспоминая, как множество раз я клала пакет с горошком на голову Лео или как после «Маленького Египта» я дала его Вину. Не тот ли это самый пакет? Я не знала точно.

— Разве у нас нет мороженых морковок или там кукурузы?

Имоджин покачала головой:

— Кукурузу съедают быстрее всего, а морковь никто из вас не любит, так что ее никогда не покупают.

— Звучит логично.

Потом я сообщила Имоджин, что хочу спать, и она оставила меня одну.

Позже этим же вечером (Нетти уже пошла спать) я проснулась от стука в дверь комнаты. Это была Имоджин.

— К тебе пришел гость, — сказала она. — Отец твоего парня. Ты хочешь увидеть его тут или в гостиной?

— В гостиной, — сказала я. Колено сводило от боли, но я не хотела встречать Чарльза Делакруа в горизонтальном положении (то есть выглядеть слабой).