Я потеряла счет времени.

Я молилась.

Я потеряла счет времени.

Везде воняло мочой.

Похоже, запах исходил от меня, но я старалась не думать об этом.

Единственным признаком человеческого присутствия была зачерствевшая булочка и металлическая кружка с водой, которые просовывали через окошко в двери. Я не знала, с каким интервалом их приносили.

Прошло четыре булочки.

Потом пять.

На шестой булочке дверь отпер другой человек.

— Ты можешь идти, — сказала надзирательница.

Я не шевелилась, подозревая, что это могла быть галлюцинация.

Она направила фонарик на мое лицо; от света заболели глаза.

— Я сказала, что ты можешь идти.

Я постаралась двинуться к выходу, но обнаружила, что не могу пошевелить ногами. Она вытащила меня за руки, и ноги чуть отошли.

— Мне просто надо сесть, — прокаркала я. Голос звучал как чужой, горло было настолько сухим, что было тяжело говорить.

— Давай, милая, — сказала надзирательница. — С тобой все будет в порядке. Я отведу тебя помыться, и потом ты можешь идти.

— Идти? — Мне пришлось опереться на нее. — Вы имеете в виду, что я могу выйти из подвала?

— Нет, выйти из «Свободы». Тебя отпускают.

IX

У меня появляется влиятельный друг и враг

Я считала, что по самой скромной оценке пробыла в подвале не менее недели, хотя не удивилась бы, окажись этот срок месяцем или даже больше.

На самом деле прошло всего семьдесят два часа.

Похоже, за это время многое случилось.

Выбраться из подвала оказалось много труднее, чем спуститься туда. Странно, что находиться в сидячем и лежачем положении оказалось так изнурительно; теперь я лучше понимала бабулю и посочувствовала ей.

Надзирательница, которую звали Кьюстина, отвела меня в индивидуальную душевую кабинку.

— Тебе надо вымыться, — сказала она. — С тобой хотят поговорить.

Я кивнула. Я все еще чувствовала себя так странно, что даже не подумала спросить, кто меня ждет и как все это произошло.

— В душевой есть таймер? — спросила я.

— Нет, мойся столько, сколько надо.

По дороге в душ я мельком увидела свое отражение. Я выглядела дико. Волосы были всколочены и спутаны. Глаза покраснели, и темные крути под ними больше походили на синяки. Руки и ноги были покрыты настоящими синяками (не забудем еще и татуировку на лодыжке). Ногти были поломаны и в крови — я даже не помнила, что пыталась рыть землю, но, похоже, это было единственное объяснение. Я была вся в грязи и только в душе поняла, как ужасно от меня пахло.

Так как за душ я не платила, он был очень, очень длинным. Возможно, самым длинным за всю мою жизнь.

Когда я вышла, на скамье в душевой была разложена моя школьная форма. Кто-то ее выстирал и даже начистил мне ботинки.

Одевшись, я почувствовала, что, похоже, немного похудела. Юбка, которая сидела как влитая пару дней назад, сейчас стала широка в талии и сползала на бедра.

— Миссис Кобравик хочет увидеть тебя перед тем, как ты уйдешь.

— Ох. — Я вовсе не горела желанием снова видеть эту женщину. — Кьюстина, вы случайно не знаете, почему меня освобождают?

Она покачала головой.

— Я не знаю всех подробностей и не знаю даже, имею ли право обсуждать это с тобой.

— Ладно.

— Хотя, — прошептала она, — в новостях передавали, что люди по всему городу стали попадать в больницы с отравлениями шоколадом, так что…

— Господи Иисусе, — сказала я и перекрестилась.