В глубине души я знала, что она – не тот картонный персонаж, каким хочет казаться. Что иногда ей хочется заговорить нормальным тоном, без всех этих разухабистых «хей», «эгегей» и «дорогуша». Что иногда она сомневается, хорошая ли это для нее затея – работать стражем? Носить по двадцать кило железа (если не больше) и решать все проблемы острием меча?

Я помнила, как у Кадии перехватило дыхание, когда в темной пещере Дахху она призналась нам в любви к Анте Давьеру. А потом сразу же отреклась от своих слов, попытавшись обратить все в шутку.

Сколько же на свете вещей, о которых мы не говорим! Не говорим даже с самыми близкими.

Мы оставляем их в темной зоне, не желая выводить под театральный софит, ведь они совсем не подходят нашим пьесам.

И на галерке верят. Верят.

А те, кто ближе, из уважения молчат. Ведь друзья всегда все знают. Не тешьте себя надеждой, что ваши тайны скрыты картонной декорацией на первом плане. Видно все. Но из любви мы отрицаем правду.

И тем страшнее было видеть Кадию без маски.

– Так, дома кто-то есть? – Я подхватила ее под руку и потащила на участок.

– Конечно. Полон дом гостей, все как обычно. – Она фальшиво хохотнула.

– Мне лучше ни с кем не пересекаться, ты ведь понимаешь?

Подруга неожиданно взъярилась:

– Тинави, то, что я плачу, не значит, что я совсем мозги растеряла!

Мы спустились с покрытой гравием дорожки в яблоневый сад. Деревья не шелохнулись. Ветви с припозднившимися белыми цветами, приятно отяжелевшие, покорно гнулись к земле. Жужжание комаров успокаивало: кажется, фруктовые сады – это то редкое место, где оно лишь добавляет прелести. Кадия шла быстро, спину держала прямо, на меня не оглядывалась. Я семенила вслед, мысленно проклиная подводную ночнушку, которая оплетала ноги и не давала делать нормальные, широкие шаги.

Мы проскользнули в поместье через черный ход.

Я знала особняк Мчащихся как свои пять пальцев. Мы с Кадией дружили со школы, и я частенько оставалась у нее ночевать: в детстве, в отрочестве и в том периоде, что мне нравилось называть «затянувшейся юностью». Кадию тоже прельщало последнее определение, слегка расходившееся со словарем. Но в чем кайф быть человеком образованным, если не можешь противопоставить свое веское мнение словарной статье?

Я до сих пор, несмотря на возраст, воспринимаю себя как маленькую девочку, которая, хоть и наращивает знания о мире, все равно никогда не повзрослеет. Мысль о том, что где-то есть «настоящие взрослые», отличные от меня, является основой моей жизненной философии. С каждым годом я все больше убеждаюсь в том, что это не иллюзия: и в школах могут учиться дряхлые старики, а в домах престарелых – цвести легкость и любовь. Твое тело – это просто брома, материя, забота спящих на севере драконов.

А твоя искра… Твою искру, насколько мне известно, не колышет время.

– Так, – сказала я, когда Кад пропустила меня в свою летнюю спальню, удачно расположенную на задворках поместья. – Ты сейчас умываешься, мажешься всеми своими любимыми кремами – для настроения, – и по дороге из ванной цепляешь на спальню табличку «не беспокоить», чтобы к нам не ворвалась ваша горничная, Бруни Грэм…

– Бруни Даби Грэм, – поправила меня Кадия, которая раньше не отличалась щепетильностью в отношении гномьих имен.

– Бруни Даби Грэм, да. Еще мне нужна нормальная одежда, одолжишь? И… – Я вдруг поняла, что комок в горле не дает мне продолжить.