– Не, одного раза в месяц вполне достаточно. – Она кривовато улыбнулась, бодро сбросила голые ступни на мраморный пол и двинулась в сторону ванной.

– Ишь чего! Одного раз в год – не чаще! – Я строго погрозила пальцем и кинула ей вслед подушку.

Кадия засмеялась. Все еще немного натянуто, но хоть что-то.

– Давай сейчас заглянем к Дахху? – вдруг предложила она. – У меня есть немного времени перед работой.

– Я только «за». Но придется меня загримировать… – Я бросила взгляд в сторону газеты, лежавшей на книжной полке.

– В этом всецело положись на меня, – пообещала Кад и так зверски ухмыльнулась, что мне поплохело.

Если окажется, что наше недопонимание исчерпано не до конца – мне хана. Она мне такое выщиплет и нарисует, что ни в жизнь не исправлю.

Ох, не ссорьтесь, люди, с лучшими подругами…

Неловко вышло

По дороге в Лазарет я не уставала благодарить судьбу за то, что на объявлении о моем розыске отсутствовала цена.

Шолоховцы – далеко не такой жадный и предприимчивый народ, как, скажем, тернассцы. У тех способность к зарабатыванию денег считается главным признаком успешного человека. И на этом же строится вся правоохранительная система: за любого, даже самого хилого преступника назначается награда, и это резко сокращает его шансы уклониться от ответственности. Свидетелям приплачивают за количество информации об инцидентах, присяжным – за участие в суде, понятым – за количество просмотренных обысков и так далее.

В общем, деньги – первая мотивация.

У нас же народ и власть разнесены по сторонам и, что греха таить, часто глядят друг на друга волком. Кого и зачем ищут детективы Смотрящие – дело одних только Смотрящих.

В этом плане я могла дышать спокойно: прохожие не держали газету нараспашку и не спешили всматриваться в чужие лица на предмет совпадения.

Зато одиозные «Господа добровольцы!» вызывали у горожан бешеный ажиотаж. Как я вскоре убедилась, король Сайнор не ограничился покупкой газетной площади… Он приказал развесить объявления по всему Шолоху.

Маг и воин лыбились с каждого забора. Их взгляды были столь блеклыми и невыразительными, что я не представляю, кто в здравом уме захотел бы им уподобиться. Хотя сто тысяч золотых – это, конечно, много…. Очень много. Очень-очень.

Поэтому шолоховцы собирались у листовок, будто на балаган: с лимонадом, орешками и раскладными стульями, чтобы засесть, как на набережной, и добрых три часа чесать языками.

Мы с Кадией неспешной рысью ехали на Суслике. Подруга обернулась и увидела, с каким интересом я слежу за «плакатными сплетниками». Лицо Кадии помрачнело.

– Тинави, – сказала она неестественно ровным голосом. – Если окажется, что Лиссай уже мертв… Учитывая судьбу тех Ходящих… Скажи, мне придется запереть тебя в чулане, чтобы ты не сделала что-то плохое?

Я вздрогнула. Потом перевела на подругу изумленный взгляд:

– Что? Небо голубое, нет, конечно. Скорее всего, Лиссай не под курганом. И вполне себе жив. И скоро вернется домой. Я же вернулась.

Кадия недоуменно нахмурилась:

– Что-то мне не вполне ясна твоя логика.

И я не могла ее за это осудить. Ведь Кадия не была в курсе всех наших «божественных» драм: не ведала ни о битве в Святилище, ни о Звере, ни о Карле, ни о Теннете… С учетом последнего пункта я понятия не имела, как лучше рассказать ей все это, и потому трусливо оттягивала момент признания. Даже зная, что потом будет хуже. Что огребу по полной от своей пылкой подруги. Знала – и все равно придумывала оправдания для суетливого «потом, потом».