|
Потом, когда решение уже было принято и он один отправился к берегам Шотландии, ему стало проще, чем в тот период, пока он скрывался на маленькой вилле в Монмартре и ежедневно, ежечасно мучился проблемой выбора. Имеет ли он право (и обязан ли) идти на такой фантастический риск? Ведь Чарльз вполне мог жить легкой и приятной жизнью. Просто пожать плечами и от всего отказаться. Разве он виноват, что план вторжения сорвался? Значит, так тому и быть. Теперь можно спокойно жить в веселом и беззаботном мире. Однако этот странный молодой человек, обладавший гордостью Карла 1 и характером Карла II, был создан для великих авантюр. В душе его кипела горячая обида на тех, кто лишил его законного трона. В активе у Чарльза были молодость, вера, кураж и амбиции. И когда он беседовал со своими шпионами и пил терпкое, пьянящее вино оппозиции, ему казалось, что за этот блестящий приз стоит побороться.
Примерно в то же самое время леди Клиффорд, сестра герцогини Гордон, писала из Парижа Якову, который по-прежнему находился в Риме: «Разве Вы не понимаете, что пока принц общается с такими людьми, ничего не изменится? Он может годами и веками заниматься тем же — и с тем же ничтожным результатом, — что и в последние дни и месяцы, проведенные во Франции». Она доказывала, что принца окружают «неизвестные люди низкого происхождения — лишенные какого-либо веса в обществе, а посему совершенно бесполезные». И она абсолютно права. Чарльз вынужден был полагаться на горстку ирландских авантюристов, а его советники — своекорыстные или попросту робкие люди. Так прошел год. В январе 1745 года принц пишет отцу: «Сам не понимаю, откуда у меня берется терпение выносить столь скверное отношение французского двора и кучу мелких неприятностей (tracasseries) со стороны моих собственных людей». В марте новое письмо: «Я хочу, чтобы Вы заложили все мои драгоценности, ибо я все равно не смогу с легким сердцем носить их по эту сторону пролива». И добавляет, что с радостью отдал бы последнюю рубашку, дабы собрать необходимые средства. А в июне — очередное послание, и в нем ошеломляющее известие. Вот строки из этого письма: «Полагаю, Ваше Величество не ожидали никаких курьеров в такое время, и уж меньше всего — курьера от меня. Тем большим сюрпризом станет для Вас то, что я хочу рассказать. Примерно полгода назад я получил весточку от своих друзей из Шотландии. Они приглашали меня приехать с теми деньгами и войсками, какие удастся заполучить. По их словам, это единственный способ (и они на том настаивают!) вернуть Вам Вашу корону, а им их свободы». В своем воображении он видит доброе и грустное лицо отца, на которое ложится тень озабоченности при этих словах, и принц делает попытку оправдать свою поспешность. «Предназначенная для продажи лошадь, — пишет он, — должна под шпорами скакать или, по крайней мере, подавать какие-то признаки жизни. В противном случае можно быть уверенным, что никто и никогда не купит ее, даже по дешевке. Так и я вынужден как-то проявить себя, доказать, что я чего-то стою. Иначе кому я нужен? Боюсь, что после того пренебрежения, которое я вынужден сносить на глазах у всего мира, мои друзья попросту отвернутся от меня». И вновь печальное лицо отца встает перед мысленным взором принца, и из-под его пера выходят следующие пронзительные в своей искренности строки: «Надеюсь, Ваше Величество не осудит сына, следующего примеру отца. Вы сами поступили точно так же в 15-м году». Немудрено, что пресвитериане, суровые приверженцы шотландской церкви, не могут сдержать слез при воспоминании об этом славном, пусть и сумасшедшем принце! Храбрый рыцарь, юный Дон-Кихот, выступающий в странствие… И как трогательно звучит в его устах эта мольба: «Вы сами поступили точно так же в 15-м году!» Итак, Чарльз тайно едет в Нант. Его команда «бесполезных, низкорожденных людей» следует за ним, но пробирается другим маршрутом. |
