– Хорошо сказано, – согласился Иван. – Особенно – насчет укрощения похотей. Ты, что я просил, не вызнал ли?

Авраам чуть улыбнулся:

– Да узнал кое-что, – он подвинулся ближе. – Митрополит Киприан московский в Литву ездил, в Киев, встречался там с Витовтом и Ягайлом ляшским, о чем беседовали – в тайне держали, потому о том и я тебе поведать не могу.

– Велика тайна, – не выдержав, усмехнулся Раничев. – Ну о чем доверенное лицо московского князя Василия могло вести беседы с врагами Москвы – Ягайлом да Витовтом? О том, против кого бы стоило подружиться! Ясно против кого – супротив Орды! Тут и Тохтамыш-царь, из Орды изгнанный, им во как сгодится, смекаешь, о чем я?

Авраам пораженно кивнул:

– Эк ты много знаешь, Иване!

Раничев самодовольно ухмыльнулся:

– Вот с Киприаном бы этим повидаться или хотя бы с людьми его. Он сам-то как, склонен к душеспасительным беседам с народными массами или не очень?

– Святой отец больше склонен к излияниям да многомудрствованиям книжным, – несколько витиевато ответил дьяк.

– Ах да, припоминаю что-то такое. – Иван прикрыл глаза. – «Житие митрополита Петра», «Повесть о Митяе», ратные каноны, послания, переводы из Филофея Коккина, Киприан ведь, если не ошибаюсь, болгарин или серб? Хотя, может, и ромей, может… Но скорее болгарин. Нет, мне определенно нужно встретиться с кем-нибудь из его свиты. Не тащиться же в Киев неизвестно зачем, Москва-то, чай, ближе. Как мыслишь, Аврааме?

– Не знаю, что и сказать, – пожал плечами дьяк. – Наверное, надо…

– Да и купцов там куда как больше, нежели здесь… вот с московскими гостями туда и поеду. Ну да, так и сделаю. А за серебришко свое ты не волнуйся, возверну сторицей!

– Да я и…

– Да ладно. Что, так и не будешь есть-то? Ночесь-то, чай, можно?

– Разве что лепешечку пресненькую.

– Лучше просфирку, оно и святее и вкусней получится!

– Воевода-батюшка за тобой посылал, господине, – перекрестившись на иконы, негромко промолвил старик, и Иван, присмотревшись, признал в нем старого слугу Панфила Чоги, того самого, что отворял вчера ворота усадьбы.

– Посылал – сходим. – Иван быстро накинул кафтан и однорядку. – Веди же, посланник!

Они пошли по заснеженным – а уже и вьюжило! – улицам, белым еще, девственно чистым. Пробирались каким-то другим путем, не мимо рынка, а, видимо, в обход, вдоль городских стен – меньше сутолоки, да и улицы шире. Получалось быстрее. Раничев и не заметил, как пришли, едва узнал усадьбу. Услышал только, как за знакомыми воротами снова забрехал пес.

– Цыть, Гром, цыть! – Старый слуга шикнул на собаку – небольшую, но зубастую и лохматую. Пес, заворчав, убрался в конуру, зазвенел цепью. Поднялись по ступенькам крыльца…

На этот раз опальный воевода встретил гостя гораздо приветливее. Усадил за стол, кивнул слуге – тот принес серебристый кувшинец.

– Испей вот, – кивнул Панфил. – Вино мальвазея.

Сам с удовольствием выпил чарку. Чокнувшись с ним, Раничев едва не подавился, показалось – обычный портвейн, «Кавказ» или «Тридцать третий», из тех, что пивал когда-то в детстве в песочнице вместе с дружками-оболтусами под музыкальное сопровождение отчаянно жующего пленку мономагнитофончика «Весна-225». Потом обычно доставалась пачка сигарет, гонец, тряся в потных ладошках тщательно собранной мелочью, бежал в магазин за добавкой – «дяденька, купите бутылочку красненького!» – приносилась гитара, и… «В реку смотрятся облака-а-а…» – выли дурацкими голосами под тупой гитарный бой.