В комнатушке обнаружился единственный стул — грубое изделие из кое-как обструганного дерева — перед массивным письменным столом. Господин с проседью опустился на стул, а мы остались стоять перед столом, глядя на него сверху вниз. Он разложил перед собой наши паспорта и кипу каких-то бумаг, которыми сразу зашуршал.

— Я что-то не понимаю, — подал я голос. — В чем дело?

— Ивен Таннер, — произнес он с расстановкой.

— Да.

— Ивен Майкл Таннер из Нью-Йорка.

— Да. Я не…

Он прищурился.

— Может быть, вы соблаговолите мне объяснить, мистер Таннер, почему вы так настойчиво добиваетесь отделения провинции Квебек от Канады?

— Ах это…

— Именно! — Он потряс в воздухе пачкой бумаг. — Вы не канадец. Вы не француз. Вы никогда не жили в Квебеке. У вас тут нет родственников. И тем не менее вы, насколько я понимаю, являетесь членом самой радикальной сепаратистской организации в нашей стране — Национального движения Квебека. Почему, позвольте спросить?

— Потому что различия в языке и культуре обуславливают различия в национальной принадлежности, — услыхал я свой голос. — Потому что Квебек всегда был французским и останется французским, даже невзирая на победу «Торонто мейпл лифз» над «Монреаль канадиенс». Потому что два века британского колониального владычества на могут изменить тот непреложный факт, что французская Канада и британская Канада не имеют ничего общего. Потому что дом, разъединенный изнутри, не устоит. Потому что…

— Прошу вас, мистер Таннер! — Он сжал пальцами свои седые виски. — Прошу вас!

Я не собирался держать эту речь. У меня и в мыслях не было ничего подобного. Просто как-то само собой вырвалось…

— Я не требую, мистер Таннер, чтобы вы излагали мне свою политическую философию. В наши дни любой желающий может ознакомиться с этой экстремистской чепухой. Любой желающий может прочитать километры подобной чуши в сепаратистских газетенках. Слыхал я все эти доводы и давно убедился, что все это по большей части полная ерунда. Я поражаюсь, как можно кормить этой лживой жвачкой настоящих франкоканадцев, хотя нельзя пройти мимо того факта, что какой-то микроскопической части франкоканадского населения эта жвачка и впрямь по вкусу. Но в любом обществе есть свои городские сумасшедшие. — Он покачал головой, всем своим видом сокрушаясь по поводу существования этих городских сумасшедших. — Но вы-то не канадец и не француз. Повторяю: вам-то что за дело? Почему вы лезете в движение, с которым вам не по пути?

— Я сочувствую их идеалам.

— Идеалам, которые к вам не имеют никакого отношения?

Спорить с ним было бессмысленно. Ты или причисляешь себя к скудной армии политических маргиналов, или считаешь их всех городскими сумасшедшими, ты или сочувствуешь борьбе за безнадежное дело, или сокрушаешься по поводу его безнадежности. Третьего не дано. Можно было бы поведать этому тупоголовому чиновнику, что еще я состою в Лиге за восстановление Киликийской Армении, в Панэллинском обществе дружбы, в Ирландском республиканском братстве, в Македонской революционной организации, и в Обществе плоскоземцев — я бы мог много чего ему порассказать о себе, но какой смысл усугублять его скорбь? Вот это уж точно дело безнадежное, а мне в жизни безнадежных дел и так хватало.

— Зачем вы приехали в Монреаль, мистер Таннер?

— Осмотреть «Экспо».

— Вы же не думаете, что я вам поверю!

— Пожалуй, что нет.

— Не соблаговолите ли сказать мне правду?

— Уже сказал.