– Ты просто себя уговариваешь, – таи же громко возразила Лиз. – Они совершили подлость. Как ты мог погубить Фидлера? Он был хороший человек, Алек, я поняла, я почувствовала это, а Мундт…

– Какого черта ты расхныкалась? – грубо оборвал ее Лимас. – Твоя партия вечно воюет. Жертвует личностью во имя общества. Так ведь у вас говорится? Социалистическая реальность – сражаться денно и нощно, вечный бой, разве не так? В конце концов, ты осталась в живых. Что-то мне не доводилось слышать, чтобы коммунисты проповедовали священную неприкосновенность человеческой жизни. Хотя, может, я чего-то не понял, – саркастически добавил он. – Ладно, я согласен, что тебя полагалось уничтожить. Так было у него в планах. Мундт – подлая скотина, ему не имело смысла оставлять тебя в живых. Его обещания (а я думаю, он дал обещание сделать для тебя все, что в его силах) гроша ломаного не стоят. Так что тебе предстояло умереть – сейчас, через год или лет через двадцать – в тюрьме, устроенной в социалистическом раю. А может, и мне тоже. Но твоя партия, как мне кажется, стремится уничтожить целые классы людей. Или я опять что-то путаю?

Достав из кармана пачку сигарет, он протянул ей две штуки и спички. Она прикурила и передала одну Лимасу. Руки ее дрожали.

– Ты, кажется, все очень хорошо продумал. Правда? – спросила Лиз.

– Случилось так, что нами законопатили трещину, – упорно продолжал он. – Жаль, конечно. И жаль всех остальных, кем тоже законопатили трещину. Но только не надо оспаривать термины и категории, Лиз. В тех же терминах и категориях мыслит твоя партия. Небольшая потеря и огромные достижения. Один, принесенный в жертву во имя многих. Неприятно, конечно, решать, кто именно должен стать жертвой. Неприятно переходить от теории к практике.

Она слушала, видя перед собой лишь набегающую дорогу и ощущая охвативший ее тупой ужас.

– Но они заставили меня полюбить тебя, – сказала она наконец. – А ты заставил меня поверить тебе. И полюбить тебя.

– Они просто использовали нас, – безжалостно возразил Лимас. – Они обошлись с нами обоими, как с последними дешевками. Потому что это было необходимо. Это был единственный шанс. Фидлер был почти у цели, понимаешь? Он разоблачил бы Мундта, неужели ты не можешь итого понять?

– Зачем ты ставишь все с ног на голову! – вдруг закричала Лиз. – Фидлер был добрым и порядочным человеком, он просто честно работал и делал свое дело. А вы убили его. Ты убил его! А Мундт был шпионом и предателем – а ты спас его! Мундт – нацист, ты это знаешь? Он ненавидит евреев. А на чьей стороне ты? Как ты можешь…

– В этой игре действует только один закон, – возразил Лимас. – Мундт – агент Лондона, он поставляет Лондону то, что нужно. Это ведь нетрудно понять, правда? Ленинизм говорит о необходимости прибегать к помощи временных союзников. Да и кто такие, по-твоему, шпионы: священники, святые, мученики? Это неисчислимое множество тщеславных болванов, предателей – да, и предателей тоже, – развратников, садистов и пьяниц, людей, играющих в индейцев и ковбоев, чтобы хоть как-то расцветить свою тусклую жизнь. Или ты думаешь, что они там в Лондоне сидят как монахи и держат на весах добро и зло? Если бы я мог, я убил бы Мундта. Я ненавижу его, но сейчас не стал бы убивать его.