— Как тебе это нравится, Вилли? — зло сказал он и забарабанил пальцами по колену.

— М-да, — неопределенно ответил адмирал. Помолчали, глядя один влево — на окна мертвого британского посольства, второй — направо, где сразу за мрачным зданием прусского министерства культуры располагалось посольство СССР.

Лимузин повернул на Унтер-ден-Линден, где вместо знаменитых, недавно вырубленных лип торчала шеренга мраморных колонн с орлами и знаменами.

— А что скажешь ты, Зепп? Машина чистая, утром проверяли, так что можешь не осторожничать.

Долго упрашивать генерала не пришлось. Он процедил:

— Свинья. Пошлая самовлюбленная свинья. Слава Богу, мне приходится любоваться на него реже, чем тебе.

— Свинья-то он, конечно, свинья, — согласился адмирал, — но гениальная. И, главное, чертовски везучая. В прошлую войну мы возились с Сербией четыре года, а он справился за одну неделю. Давай смотреть на вещи трезво. После революции Германия превратилась в навозную кучу, и без такого вот борова нам из дерьма было не вылезти.

Заместитель с этим, кажется, был согласен. Во всяком случае, тон из злобного стал брюзгливым:

— Лучше бы мы увязли в Югославии месяца на два. Тогда вопрос снялся бы сам собой, а так получается ни то, ни сё. От новой победы свинья только пуще распалилась, еще больше уверовала в свою звезду.

— А может быть, у него и в самом деле счастливая звезда? — философски заметил адмирал.

— Может быть. Но я не звездочет. Я специалист по информационным и дезинформационным стратегиям. А также хирург узкоспециального профиля.

Начальник улыбнулся, оценив метафору.

— Ну так займемся своим делом, Зепп, а движение звезд доверим Господу Богу.

«Опель» уже выехал на набережную Тирпица, где в здании Верховного командования находился кабинет начальника разведки. Четверть часа спустя старые товарищи сидели в уютных креслах друг напротив друга и пили густой восточный кофе, сваренный алжирским слугой адмирала. На коленях у шефа Абвера блаженствовала любимая такса Сабина, в плотных трикотажных трусиках малинового цвета. У нее начиналась течка, и хозяин забрал Сабину из дому, чтобы не волновать кобелька Сеппля.

Кабинет адмирала был полной противоположностью мраморного зала, в котором разведчиков принимал рейхсканцлер. Довольно тесная, скромно обставленная комната создавала ощущение покоя и домашности. Висевшие на стенах фотографии (прежние руководители разведки, а также личный друг хозяина генерал Франко) были похожи на портреты родственников. Даже географические карты на стенах не столько наводили на мысли о геополитике, сколько будили воображение, заставляя думать об экзотических морях и дальних странствиях — этому способствовала и морская форма обитателя кабинета, и модель крейсера, стоявшая на письменном столе.

Был на столе еще один необычный предмет, хорошо знакомый всему центральному аппарату — три бронзовые обезьянки: одна закрывала лапками рот, другая уши, третья глаза. Адмирал потянулся, рассеянно погладил всю троицу по головкам — была у него такая привычка в минуту особенной сосредоточенности.

— В Абвере считают, что это символ разведки: умей смотреть, умей слушать и знай, о чем надо помалкивать, — сказал генерал. — Но, по-моему, хороший разведчик должен держать глаза и уши всегда открытыми, а рот использовать, чтобы морочить противнику голову.

— Разумеется. — Адмирал почесывал Сабине длинное бархатное ухо — такса жмурилась, как кошка. — Мой обезьянник — не символ разведки. Это напоминание самому себе о заповеди буддизма, без которой нельзя достичь Просветления: не созерцай Зло, не внимай Злу, не изрекай Зла.