Они внимательно рассмотрели схему самолета. Пассажиры сидели в нем по десять в ряд: три кресла у одного борта, три – у другого, четыре – в центральной части. В самолете было тесно, поэтому спецназовцы, готовясь к ближнему бою, сменили пистолеты-пулеметы «хеклер-кох» на более компактные пистолеты «Глок-17». Они прицепили к поясу баллончики со слезоточивым газом, пластиковые наручники и патронные сумки с дополнительными обоймами, надели шлемы, снабженные противогазными масками, радиопередатчиками и приборами ночного видения, а поверх шлемов прикрепили крохотные – размером с ватную палочку – видеокамеры с инфракрасными объективами.
По выдвижной лестнице офицеры поднялись на крыло, подошли к люку и распластались на обшивке по обе его стороны. Один спецназовец ногой втолкнул дверь – повернувшись на шарнире, она отъехала к внутренней стене, – после чего кубарем вкатился в самолет и замер на корточках у перегородки салона. Его партнер нырнул в люк следом.
Из мегафона раздалось предупреждение:
«Всем, кто находится на борту „Реджис семьсот пятьдесят три“. К вам обращаются представители Портового управления Нью-Йорка. Мы входим в самолет. Ради вашей безопасности, пожалуйста, оставайтесь на местах. Руки, сплетя пальцы, положите на голову».
Спецназовец, вошедший первым, вжался спиной в перегородку и прислушался. Его маска заглушала звуки, превращая их в неясный шум, словно он находился под стеклянным колпаком. Никакого движения офицер не улавливал. Он опустил на глаза прибор ночного видения, и внутренности самолета окрасились в горохово-зеленый цвет. Спецназовец кивнул напарнику, снял «глок» с предохранителя и на счет «три» вошел в салон.
В самолете
Уорт-стрит, Чайна-таун
Эфраим Гудвезер не мог сказать, донеслась сирена с улицы – иначе говоря, была реальной – или из «стрелялки», в которую он играл со своим сыном Заком.
– Почему ты все время меня убиваешь? – воскликнул Эф.
Рыжеволосый мальчуган пожал плечами, будто в вопросе не было ни малейшего смысла:
– В этом же суть игры, папа.
Телевизор стоял рядом с большим, выходящим на запад окном – без сомнения, главной достопримечательностью квартирки на втором этаже дома у южной границы Чайна-тауна. На кофейном столике валялись вскрытые контейнеры с китайской едой, пакет с комиксами из магазина «Форбидден планет», мобильник Эфа и мобильник Зака; на нем же покоились пахучие ноги самого Зака.
Игровая приставка была совсем новой – Эф приобрел эту забаву, конечно, для сына. Бабушка Эфа когда-то начисто выскребала половинку апельсина, готовя сок для внука, вот и Эф старался выжать максимум веселья и доброты из того ограниченного времени, которое мог провести с Заком. Эфраим души не чаял в единственном сыне. Зак был для него словно воздух, вода или пища, и всякий раз, когда представлялась возможность, он стремился надышаться, напиться и наесться до отвала. Однако иной раз за неделю они перезванивались только раз или два, и тогда Эфу казалось, что неделя прошла без солнца.
– Что за черт?!
Эф ткнул пальцем в беспроводной контроллер – совсем чужеродное для него устройство – и опять нажал не ту кнопку. Его солдат ткнулся носом в землю.
– По крайней мере, позволь мне встать.
– Слишком поздно. Ты снова убит.
Многие знакомые Эфа, оказавшиеся в такой же ситуации, разводились не только с женами, но и с детьми. Конечно же, они любили почесать языком о том, как им недостает деток, как во всем виноваты бывшие жены, которые только и делали, что разрушали семью, то да се, тра-ля-ля, но души в этих разговорах не было. Выходные, проведенные с детьми, становились для них выходными, вычеркнутыми из новой, свободной жизни. |