— Полковая разведка, — сказал старший лейтенант Солодовников, перехватив взгляд Воронцова. — То ли только что вернулись, то ли собираются… Рад тебя видеть живым и здоровым, младший лейтенант! — И ротный обнял Воронцова, снова обдавая сивушным перегаром.

— Взаимно, товарищ старший лейтенант. — И Воронцов, освободившись от объятий Солодовникова, козырнул и сдержанно улыбнулся.

— Строгий ты парень, Воронцов. Или на душе что лежит? Давай, расскажи.

— Да нет у меня никаких секретов. Все в личном деле. Все, что есть.

Ротный сдержанно засмеялся:

— Я же не особняк. Что ты передо мной… — Старший лейтенант Солодовников махнул рукой. — Пойдем-ка ко мне в землянку. Поговорим.

По ходу сообщения они прошли шагов триста, свернули в сосняк. В землянке было хорошо натоплено. В углу на топчане, сбитом из досок, кто-то спал. Воронцов узнал полушубок младшего политрука Каца. Ни в первой, ни во второй траншее, ни во время отхода он его не видел. И слава богу, подумал Воронцов, в бою лучше с такими не сталкиваться. Послышался глубокий кашель.

— Заболел мой печатник, — сказал ротный и махнул полевой сумкой в сторону топчана. — Не сходил за своим орденом. — И усмехнулся. — А на тебя я представление написал. Не веришь? Хочешь, прочитаю? Ну, как хочешь. Достоин ордена. Две контратаки отбил. Вперед грамотно продвигался. А главное, с пулеметами придумал здорово! Не зря тебя батя на заметку взял. У него глаз — алмаз! Он твой орден сразу подпишет. Если в штабе дивизии никакая сволочь не будет в твоем прошлом копаться…

Воронцова словно ударили сзади. Он весь напрягся, вытянулся.

— Ты чего побледнел? — Ротный снял шинель и бросил ее на свободный топчан. — Я говорю то, что есть. Ты на меня не обижайся. Я — мужик прямой. Зла ни на кого не держу. Доносов не пишу. Не моя это должность. — И старший лейтенант Солодовников выразительно посмотрел на занятый младшим политруком топчан. — Если что, скажу напрямую. А могу и в морду дать… Ты знаешь, за что мне очередное звание задержали? Вот, не знаешь. А батя меня ценит. Вот давай за батю нашего и выпьем.

Воронцов продолжал стоять. Он увидел в углу умывальник, сразу вспомнил, что сутки не умывался. Только снегом, когда вернулись в землянку после похорон Степана. Ротный понял его взгляд и кивнул:

— Умойся. Конечно. Я подожду.

Воронцов быстро сбросил шинель, стащил гимнастерку. Размотал расшитое полотенце, повесил его на гвоздь. Вода в умывальнике была холодная, но приятная. Он с удовольствием смыл с лица и шеи пот, копоть и присохшую кровь вчерашнего дня, сунул стриженую голову под неторопливую струю. Взял в руки полотенце.

— Подарок? Талисман?

Воронцов кивнул.

— Пишет?

— Она пока еще не знает моей полевой почты.

— Как не знает?

— Деревню ее только-только освободили. Там еще и почты, может, нет.

— Если освободили, то все наладится. А ты ей написал?

— Написал.

— Тогда остается ждать. Напишет. Тебе, да не написать! Орел! Хотя, скажу я тебе, женщина — существо причудливое. Никогда не угадаешь, как она поступит в следующую минуту. — Старший лейтенант Солодовников поморщился, вздохнул. — У тебя ее фотокарточки нет?

— Нет. Вот, только полотенце.

— Красивое полотенце.

— Да, красивое.

Воронцов так же быстро оделся. Полотенце аккуратно свернул и сунул за пазуху.

— Андрей Ильич, я хотел бы в представлении особо отметить действия сержанта Чинко, рядового Грибченкова, пулеметчика Калюжного и сержанта… Фамилию сейчас скажу.