– Макея готов!

– Вроде дышит.

– Где там дышит. Все брюхо порвало, ногу по яйца.

Я запомнил до мелочей эти последние минуты перед атакой, может, потому, что сам чувствовал себя неважно. Как ни крути, почти пять месяцев в бою не был. Привыкай заново.

– Скорее бы, что ли, – выдохнул кто-то. Люди топтались возле безжизненного тела Макси. Никому уже не было дела до окровавленного кома в изорванной шинели.

Еще раз пробегаю вдоль траншеи. Танкист Лыков в замасленной кирзовой куртке (сумел сохранить) подмигивает мне.

– Не давай бойцам залеживаться. Только вперед, – напоминаю ему.

– Ясно, лейтенант!

Двое молодых бойцов подпрыгивают от нетерпения. Самострел Чикин, бледный, почти белый, что-то шепчет. Молится? Вяхов трет локтем затвор. Уголовники кучкой, три человека, провожают меня взглядом.

– Скоро там?

И сразу зеленая ракета. Майор Малышкин кричит:

– Вперед! За Родину, за Сталина!

– Хотинский! Чикин! А ну, живее. Вести огонь!

Отставшие прибавили ходу. Захлопали выстрелы.

Этот неприцельный огонь на ходу, как ни странно, дает неплохой эффект. Люди, посылая пули, делаются смелее. Да и триста стволов, хоть и шмаляют куда попадя, сбивают у немцев прицел.

Наши полковые пушкари работали умело. Мощи бы побольше этим короткоствольным «трехдюймовкам»! Но били они часто и довольно метко. Заткнулся один, второй немецкий пулемет. Меняя позицию, ослабили огонь другие пулеметы. Бетонных укреплений здесь не было. Сквозь кусты и порванную маскировочную сетку так же часто вели огонь две немецкие пушки среднего калибра. Бронеколпаки или закопанные по башню танки? Так и есть – танки!

Я даже разглядел характерную командирскую рубку-нашлепку на башне. Венгерские танки «Туран» с 7 5-миллиметровой пушкой.

Танки вместе с минометами долбали нашу единственную батарею. Ожили пулеметы, которые с легкостью доставали даже залегших бойцов. Люди бросались в воронки, прятались за бугорки. Я тоже свалился в воронку, следом за мной – Андрюха. Подполз Миша Злотников с разорванным, пропитанным кровью рукавом фуфайки. В воронке мы втроем едва помещались, наружу торчали сапоги, которые мы старательно подтягивали под себя. Нас слегка прикрывал земляной гребень метрах в трех впереди.

– У меня человек тридцать побило, – закричал на ухо, как глухому, Михаил. – Башку не поднять!

– Что с рукой?

– Осколок слегка порвал. Видел, что сволочи учудили? Бензин кончился, танки в землю закапывают. Я эти мадьярские «Тураны» знаю. С усиленной броней да еще гусеницы подвесили. Не берут их «полковушки».

Я оглянулся, вытянув шею. Едва не получив очередь в макушку, ткнулся лицом в слегка подсохшую, пахнущую сыростью землю. Но успел разглядеть, что наших пушек осталось всего две. С расстояния шестисот с лишним метров (они стояли чуть позади траншеи) их снаряды не пробивали мадьярские башни, а 7 5-миллиметровые пушки «Туранов» были наполовину прикрыты броневыми кожухами. Миной накрыло один из наших «максимов». Вместе с землей взлетел исковерканный щиток, какие-то ошметки, обрывки лент.

– Вперед! – кричал Самро, подбегая к нам с автоматом в руке.

Очередь хлестнула под ноги замполиту. Я думал, его срежет, но он, как-то ловко вывернувшись, плюхнулся к нам четвертым. Еще одна очередь зарылась в основание земляного гребня. Мы долго ворочались, пока не смогли хоть как-то пристроить оружие. Стрелять не торопились. Если нами займутся всерьез, гребень и края воронки нас не спасут. И еще я понимал, что в течение нескольких минут нам надо убираться отсюда.