Пулей в спину. Уголовникам мы смогли противопоставить жесткие требования дисциплины и постоянный контроль. В противовес уркам мы сумели сплотить нормальных ребят, понимавших, что единственный выход для них – служить, как положено.

Ели болтушку из серой муки, заправленную последними крохами жира. Каша тоже по принципу – крупинка за крупинкой гоняется. Хлеб заплесневевший, да и то половинная норма. Может, и хозяйственники были виноваты, а может, и правда дороги непроезжие.

Дождь лил дня три подряд. Приходилось чинить старые землянки и рыть новые, для пополнения. Привозить песок и гальку, чтобы не тонуть в грязи. Вот в эти трудные дни Алдан решил показать, кто в роте хозяин. Видимо, он дал команду, и началась повальная «болезнь». Запугивали новых бойцов – переменников, кое-кто ходил с синяками. Работа практически прекратилась. Жаловались на температуру и на головокружение от голода, натирали какой-то гадостью руки и ноги, появлялись язвы.

Шел тихий, хорошо продуманный саботаж. Хоть точные сроки отбытия наказания (от 1 до 3 месяцев) не всегда придерживались, но проваляв дурака и прикинувшись больными, можно было отсидеться подальше от фронта. Даже лишняя пара недель значила много. Ситуация осложнялась тем, что не хватало надежного сержантского состава. Все командиры отделений были штрафники, и приказы их зачастую игнорировались.

По долгу службы замполит Зенович был обязан регулярно направлять донесения в политотдел армии о состоянии морального климата и дисциплины в роте. Я хорошо знал, что за счет таких донесений (противное слово – почти донос!) некоторые политработники делали карьеру. Их «объективность и политическую грамотность» ценили, выдвигали на вышестоящие должности.

Хотя важнее было вместе с командиром принять меры по нормализации положения, чем старательно перечислять нарушения и разные происшествия в роте. Ну, приедут проверяющие, настрочат телегу, однако реально они не помогали. Все равно наводить порядок в роте придется нам.

Помню, Николай Егорович и замполит собрали нас в очередной раз. Присутствовали командиры и помощники командиров взводов, начальники отделений, на кого мы могли рассчитывать. Решали, каким способом положить конец уголовщине, которая мешала превратить роту в боевую единицу. Поводом для совещания стал несчастный случай с одним из вновь назначенных командиров отделений из числа штрафников.

Поздно вечером его столкнули с мостика через ручей. В обычное время ручеек был воробью по колено. После прошедших дождей вода перехлестывала через шаткий настил и закипала водоворотами возле камней. Мы уже провели свое небольшое расследование. Сержант был принципиальный, требовательный парень из фронтовиков. Разжалованный за отступление без приказа младший лейтенант.

Мы знали, что он попал к нам случайно, и Тимарь сразу назначил его командиром отделения и присвоил звание сержанта. У нового командира в первый же день возник конфликт с уголовниками. Одного из них он поймал, когда тот пытался вынести украденные ботинки (за них в деревне можно было выменять литр-полтора самогона). Сержанту пригрозили, а через пару дней кто-то с силой толкнул его «в нужном месте», там, где было больше камней.

Парень разбил голову и вывихнул руку. Запорожец вправил руку и сказал, что произошло сотрясение мозга. Сержанту, как минимум, придется неделю отлеживаться в нашем лазарете. В санбат решили его не отправлять, возникли бы вопросы, направили комиссию для проверки. А что такое комиссия, мы хорошо знали. Начнутся расспросы людей, проверка имущества, документов. Толком нам не помогут, только потаскают по начальству и влепят по выговору.