Они словно не жили в стране, в которой снова, как и в 1937 году тысячи людей получали 25-летние лагерные сроки по надуманным обвинениям в связях с японскими, американскими и прочими разведками. Большинство советских граждан боялись даже близким людям сознаться в наличии хотя бы тени симпатии к стране, олицетворяющей собой мировой империализм. А эти ребята и девушки умудрялись со вкусом жить в убогом и ханжеском советском обществе, где значительная часть мужского населения спивалась от скуки и осознания отсутствия перспектив, а молодые женщины рано превращались в старух от тяжёлой работы и бытовой неустроенности; где культурная жизнь находилась в жёстких тисках цензуры, а духовная – под неусыпным контролем идеологических органов КГБ.
Кстати, в Третьем Рейхе тоже когда-то существовала кучка своих отщепенцев, преклоняющихся перед Америкой. В нацисткой Германии их называли «свингующими мальчиками». Как правило, это были дети преуспевающих коммерсантов, университетских профессоров, врачей. Они не интересовались политикой. «Свингующим» был чужд расизм и милитаризм. Поэтому они не состояли в нацистских организациях, таких как Гитлерюгенд и Союз Германских Девушек. В то время как штурмовики по всей Германии устраивали еврейские погромы, подвергали насильственной эвтаназии пациентов психиатрических больниц, эти беспечные гуляки проводили время на пикниках и вечеринках. Своим внешним видом – чрезмерно широкими и длинными плащами, мешковатыми пиджаками, длинными цветастыми галстуками, шляпами американского покроя «свингующие» раздражали нацистских бонз. Какое-то время с этими молодыми отщепенцами боролись фельетонисты и карикатуристы из ведомства министра пропаганды Йозефа Геббельса. Затем ими занялось гестапо. С началом войны часть неисправимых «свингующих» оказалась в штрафных батальонах на восточном фронте, а часть – за колючей проволокой концлагерей. Можно было не сомневаться и насчёт отечественных почитателей западного мира. Сталинская машина подавления без сомнения должна была в скором времени истребить этот опасный для военизированной империи вольный дух вместе с его носителями. Но пока у чекистов до них ещё не дошли руки, эти ребята резвились, даже не подозревая, что в их среде уже завелись сексоты, регулярно строчащие доносы своим кураторам из МГБ.
И вот Нефёдов случайно оказался в обстановке совершенно фантастической, как ему показалось, свободы. После знакомства с Василием Сталиным он стал бывать в таких местах, куда при иных обстоятельствах человека его социального статуса и биографии просто не могло занести. На этот раз один знакомый делец, помогающий Василию крутить какие-то, им одним ведомые афёры на «чёрном» рынке, предложил Нефёдову «отлично провести вечерок в компании очень приличных молодых людей и интеллигентно-раскованных девочек». Вокруг Сталина много крутилось подобных скользких типов. Нефёдову невольно приходилось поддерживать с ними тесные отношения, ибо часто приходилось вместе сидеть за одним столом или в ипподромной ложе, париться в Сандунах, выезжать на охоту. Вот и на этот раз Борис не смог отказаться от приглашения. Впрочем, он и сам был рад отправиться навстречу новым впечатлениям. Возвращаться после службы в унылую коммуналку совсем не хотелось. Душа уже привыкла получать ежедневную порцию свежих впечатлений и удовольствий.
На нефёдовской «Победе» они подъехали к дому в Девятинском переулке. Борис хорошо запомнил, что, уже оказавшись в шикарной пятикомнатной квартире, которая принадлежала какому-то очень крупному мидовскому дипломату, подошёл к окну, и вдруг увидел внизу кусочек настоящей Америки. Оказалось, что дом примыкает к американскому посольству. Во дворе старинного особняка стояли шикарные американские автомобили, играли нарядно одетые дети посольских служащих. На Бориса это зрелище произвело странное впечатление, как, впрочем, и общение с новыми знакомыми…
Большинство участников вечеринки имели заграничный вид. |