Императрица Анна снова болела. Но она заставила себя прийти на заседание кабинета.

Вице-канцлер граф Остерман высказался решительно:

– Фельдмаршал Миних совсем голову потерял, государыня! И его надобно остановить решительно, ибо он таких дров наломает, что России потом тяжко придется.

– Миних наступает по моему приказу. Он обещал победы, и он их нам добыл, – сказала Анна. – Что в том плохого, вице-канцлер?

– А то, что Европа против нас, ваше величество! Миних отправил в Вену депешу самому императору, в коей заявил, что он до самого Константинополя дойдет. Можно ли так с государями разговаривать? Он оскорбил императора Карла VI!

– И поделом сему императору! – вступилась за фельдмаршала Анна. – Он с турками на мировую пошел! За спиной у нас! Мне Миних про то в депеше сообщил!

– Австрия с османами мир подписала, государыня, – продолжил Остерман. – И все сербское королевство с городом Белград турками уступила. И теперь мы против османов одни!

– Миних пишет, что нам их бояться не стоит! – стояла на своем императрица.

– Но за спиной у Турции стоит Франция. А Франция может повилять на Швецию, что спит и видит как земли Петром Первым завоеванные у нас отнять! Нам нужен мир!

– Таково твое слово, вице-канцлер? – спросила Анна.

– Да. И я готов подать в отставку, коли государыня сочтет мое предложение неприемлемым.

И весь кабинет поддержал Остермана. Даже Волынский, который постоянно спорил с вице-канцлером. Но теперь он сказала:

– Россия войной утомлена до крайности, ваше величество. И денег у нас более нет на продолжение военных действий в будущем 1740 году. Не стоит настраивать против себя Европу! Войны со Швецией и Османской империей нам не вытянуть.

– Так вы предлагаете мир? Но какой ценой? – спросила Анна министров.

– Сейчас, когда турки договорились с австрийцами, они станут неуступчивы. И нам стоит воспользоваться посредничеством Франции, государыня, – предложил Остерман. – Опытный дипломат французский маркиз де Вильнев обязуется наши дела уладить. Нужно токмо слово, вашего величества.

– Действуй, граф. Что могу я больная женщина, когда мужчины отказались от славы российской? Я все тебя доверяю, Андрей Иваныч!

И государыня поднялась и вышла из кабинета…

***

Год 1739, сентябрь, 10-го дня. Санкт-Петербург.

При дворе. Анна и Бирон.

Императрица вернулась в свои покои и призвала всех шутов. В последнее время шутки больной царицы становились все грубее и похабнее.

– Всех шутов мужеска пола ко мне!

– А они все здесь, матушка! – а сказала лейб-стригунья Юшкова.

Перед Анной предстали Лакоста, король самоедский, Иван Балакирев, царь касимовский, Педрилло, Кульковский, старый князь Волконский, граф Апраксин и князь Голицын.

– Вот вы какие! – проговорила императрица, оглядев свою шутовскую гвардию. – Все нарядные и сытые.

– Твоими щедротами матушка! – произнес Балакирев.

– Щедроты мои к вам велики. Не я ли придворных своих приучила шутов одаривать? А отчего вы меня развеселить более не умете? Попугаи и те способнее вас. Педрилло хоть на скрипке умильно играет, а ты Ванька, токмо драки устраиваешь. Видать дран мало.

– Дран достаточно, матушка. И потасовкам моим при твоем дворе смеются. А попугаев кто твоих обучал? Мы с Лакостой старались.

Попугаи в покоя Анны сидели на кольцах привязанные, и орали хриплыми и мерзкими глоссами:

– Дур-р-р-а-а-ак!

– Дур-р-р-а-а-ак!

– Квасник дур-р-р-а-а-ак!

– И то заслуга перед матушкой? – проворчала Буженинова.