— Не знаю. Мне кажется, что тридцать лет — это само по себе ужасно много. Ой, извините!

Если бы у нее были какие-то виды на этого мальчика, она бы обиделась. И сильно расстроилась. А так просто весело рассмеялась:

— Согласна. Когда мне было двадцать, мне тоже казалось, что в тридцать лет женщина — древняя старуха. А сейчас кажется, что в сорок. А в сорок будет казаться, что в пятьдесят, ну и так далее.

— Ну я же не сказал, что старуха. Просто… Это просто другое поколение, да?

— Но Людмилой Сергеевной меня звать не обязательно, — вывернулась она.

— А как?

— Просто Людмилой.

— Да? А можно?

— Запросто. — У нее было прекрасное настроение. Они уже почти друзья.

— Хорошо. Людмила, проверьте, пожалуйста, правильно ли я все сделал.

Она со вздохом сожаления подвинула к себе бумаги. Как же надоело все это, да деньги нужны! Ей снова надо зарабатывать эти проклятые деньги, а конца не видно. Страх перед нищетой сильнее всех инстинктов, в том числе инстинкта самосохранения. И, просматривая счета, Люда спросила:

— Леня, а что ты делаешь в выходные?

— В какие?

— Ну, не знаю. Я так, безотносительно.

— Дома сижу. Смотрю телевизор. Хожу в гости к другу.

— Это к тому, с которым вы вместе по Интернету часами путешествуете?

— Да.

— А ты хочешь свой компьютер?

— Конечно. Но это дорого.

— Можешь взять на свой баланс, — стараясь казаться равнодушной, сказала она.

— Как это?

— Очень просто. Я занесу на твой баланс стоимость компьютера и буду вычитать понемногу из зарплаты. Ну вроде как в рассрочку.

— Здорово! А можно? — Леня очень обрадовался.

— А почему нет?

— Здорово! — еще раз повторил он.

Люде стало так легко, как будто она уже вернула часть своего долга. Хотя жизнь человеческую не измерить никакими железками. Как бы расспросить его о том, что же все-таки случилось с Мариной? Может, в машине, по дороге домой? Несколько раз она уже подвозила Леню. И в этот вечер тоже довезла до самого подъезда на своей «Тойоте». Почти такой же, какая была у нее пять лет назад. Довезла, так и не решившись начать неприятный разговор. Люде казалось, что Леня до сих пор тяжело переживает смерть сестры. Он вылез из машины очень довольный, потому что девочки у подъезда открыли рты и примолкли. Даже магнитофон, казалось, захлебнулся от удивления и тоже затих. Люда улыбнулась и надавила на газ. Он привыкнет к такой жизни, и дальше уже ей будет легче.

Недели через две она набралась смелости и пригласила его в театр. Да, все-таки в театр. Не на детский же утренник, не в Музей изобразительных искусств. Слава богу, что из обязательных для детей походов по культурным учреждениям он уже вырос. А театр… Это, по крайней мере, вечер.

Конечно, она сказала, что купила билеты для себя и Евгения Борисовича, но он очень занят и пойти не может, а пьесу посмотреть хочется. А поскольку им все равно придется сидеть с бумагами вдвоем, так, может, тем же составом и пойти? Люда просто восхищалась собой. Своей изобретательностью, которой так долго пользовалась в корыстных целях. А теперь они сидят в партере, в темном зале, на сцене идет какое-то действо, и ей хорошо как никогда. Быть может, это оттого, что она, как волшебник, может открыть для кого-то целый неведомый ему мир, который самой-то ей уже слегка поднадоел?

Пьесу она не запомнила, да и какая разница, что это была за пьеса? Только на следующий день неприятно резанула слух случайно услышанная фраза, брошенная кем-то из сотрудников:

— А наш-то Ленечка уже с начальницей по театрам ходит.