|
Но Талызин интересуется, не трогали ли пузырек, и Петренко вдруг вспоминает: да, Татьяна Ивановна трогала, поэтому в случае самоубийства ее отпечатки должны быть обнаружены, ведь Владимиру Дмитриевичу не было смысла их уничтожать! Некоторое время Андрей обдумывает ситуацию, но быстро соображает, что кто-нибудь да известит или уже известил следователя о данном эпизоде, поэтому скрывать его было бы глупо. Не менее глупо цепляться за версию самоубийства. Умнее, раз уж так сложились обстоятельства — а действовать по обстоятельствам он умеет, — подсунуть настырному менту подходящего козла отпущения — ревнивую жену. Что он и делает.
Талызин вздохнул. Это ж надо на старости лет дать провести себя смазливому мальчишке! Впрочем, парень вел себя с такой непосредственностью, что мудрено было не поверить. Зато теперь, когда выяснилось, что непосредственностью здесь не пахло, а был лишь, как выразилась Марина, имидж, все стало выглядеть иначе. Нет, чтоб ей раньше вспомнить про наблюдательных бабулек — глядишь, Кристина осталась бы жива. Впрочем, винить Марину не стоит — она непрофессионал, к тому же женщина. Винить надо одного себя. Но прежде — продумать, как добиться от Петренко признания вины. Огорошить сообщением о свидетеле, видевшем его у подъезда Бекетова как раз во время убийства? Правда, бабуля не догадалась заметить время, но обвиняемый-то этого не знает! И девочка в читальном зале время тоже помнит лишь приблизительно. Или сделать акцент на смерти Кристины? Показать фотографию красавчика каждому кладбищенскому бомжу, который мог ошиваться около свалки? Выяснить, где именно девочка села в машину? Попытаться установить достоверно непричастность к этой смерти Некипелова, чтобы виновность Петренко получалась методом исключения? Сделать обыск в квартире, чтобы найти похищенные файлы? Вариантов немало. Главное, не торопиться. Требуется подготовить все так, чтобы одним ударом загнать Петренко в тупик. Если удар окажется недостаточно мощным, парень извернется, как уже сделал однажды, осознав свой промах с отпечатками пальцев. Зато если суметь ударить по-настоящему сильно, он сломается. Он из тех, кому нельзя давать время оправиться, надо действовать безошибочно с первого же раза. Размышления Талызина прервал телефонный звонок. — Игорь Витальевич, вы сейчас очень заняты? — поинтересовалась Марина, и нечто странное в ее тоне заставило собеседника насторожиться. — А что случилось? — Наверное, я сделала большую глупость, — сообщила она без малейшего сожаления в голосе. — Но, вероятно, вы еще можете все поправить. — Какую глупость? — Я попробовала поймать Петренко в ловушку. Думаю, через пару часов он придет в лабораторию. — Кто дал вам право заниматься самодеятельностью? — буркнул следователь. — Отыграйте назад. Не хватало, чтобы вы все испортили! — Назад уже никак, — гордо, пожалуй, даже самодовольно поведала Марина. — Я знаю, что не имела права, но поезд уже ушел. — Что вы натворили? — Я подослала к нему Женьку Гуревича. Он сказал Петренко, что Володя последние дни часто сидел за одним из лабораторных компьютеров. Вот мы сейчас все разойдемся по домам, и Петренко захочет переписать оттуда Володины файлы. По крайней мере, мы на это надеемся. — Час от часу не легче! Вы еще и посвятили во все Гуревича? — Но я не могла обратиться к Андрею сама, его бы это насторожило, — как ни в чем не бывало объяснила Марина. Талызин только зубы сжал от возмущения. И зачем он вообще поделился сведениями с женщиной? Они ничего не в силах сохранить в секрете. Впрочем, он тут же вспомнил, что все было наоборот — сведениями с ним поделилась она, по крайней мере, поначалу. Что же касается дальнейшего, ему требовались консультации человека, знакомого с обстановкой, а кандидата мужского пола на эту должность не нашлось. |
