Ира снова заплакала.

— Вы очень помогли мне, Ира. Спасибо вам! Все, что вы рассказали, очень важно. Это единственное, что кто-нибудь мог теперь сделать для вашей подруги, и вы сделали это. Вы молодец!

Девочка сидела, отвернув лицо. Талызин тихо попрощался и ушел. Он спешил в университет — навестить Панина.

На сей раз ученый встретил следователя куда более любезно, чем в пятницу. Бросив студентов, корпящих над чем-то в аудитории, он любезно предложил:

— Пройдемте на кафедру. Там сейчас пусто.

Как ни ужасно это казалось, Николай Павлович выглядел довольным, почти счастливым. Похоже, вчерашнее несчастье его взбодрило.

— Я хочу повиниться, Игорь Витальевич, — радостно начал он. — В субботу я не во всем был с вами откровенен. Но теперь обстоятельства изменились, и я должен сказать правду. Если вы захотите обвинить меня в даче ложных показаний… ваше право. Наверное, я и впрямь кое в чем преступил закон.

— Я не заполнял протокола, — успокоил его Талызин. — Говорите.

— Прежде всего — по поводу среды. В среду я ездил с приятелем на дачу. Вот, я пишу вам его координаты, чтобы вы могли проверить. Мы выехали на первой электричке, а вернулись на последней. На даче сейчас постоянно живут его жена и дети, а он бывает наездами, поскольку работает.

— А что в этой поездке такого, что заставляло вас ее скрывать?

— Просто я глуп, как пробка, — с чувством глубокого удовлетворения сообщил Панин. — Почему-то я решил… решил, что в смерти мужа могут обвинить Аню. Знаете, жена, она всегда самая подозрительная. Вот мне и хотелось отвлечь внимание на себя. Ну, сделать вид, что у меня нет алиби. Вот и все.

Талызин внимательно и сосредоточенно смотрел на собеседника, и тот, смешавшись, словно против воли добавил:

— Я и сам немного боялся — вдруг это она… У Володи характер был не сахар. Во вторник Аня мне сказала, в сердцах, конечно, — лучше б он умер, чем достался другой. Только такой идиот, как я, мог хоть на минуту принять это всерьез. А сегодня я понял — она не при чем, вот и решил рассказать вам всю правду.

— А почему вы поняли, что она не при чем?

— Как почему? Гуревич сказал, лаборантку нашу, Кристину, ее убил тот же, кто и Володю. А про Аню я выяснил все совершенно точно. Она ни на минуту не оставалась вчера одна! Она не трогала Кристину — значит, не убивала и Володю. Не считаете же вы, что это сделали два разных человека? Это было бы противоестественно.

— А разве чисто теоретически не могло быть так — Бекетова отравила жена, а Кристину убили вы? Чтобы спасти Анну Николаевну от наказания?

Панин, опешив, задумался, потом мрачно пробормотал:

— Теоретически… пожалуй. Правда, не очень понятно, как я завез девочку на пустырь. Не на маршрутке же!

— На машине Анны Николаевны.

— Логично. Этот вариант я не учел. Может, меня запомнил водитель маршрутки? Хотя вряд ли, меня никогда никто не помнит. Вы хотите сказать, я сегодня сглупил?

— Нет. Правда всего лучше лжи — для невиновных, конечно. По-вашему, Анна Николаевна виновата?

— Я твердо знаю, что нет. Потому что я твердо знаю — ни она, ни я вчера девочку не видели.

— Значит, для нее же выгоднее, если вы скажете всю правду, — спокойно ответил Игорь Витальевич.

— Да я почти все сказал. Я уверен, совершить самоубийство Володя не мог. Ну, не тот у него характер! Во-первых, он был… пусть не всегда ортодоксально, но достаточно верующим человеком. Во-вторых, он очень любил жизнь и никогда не падал духом.