– Придется тебе взять на работе отпуск, – констатировала мама, повесив трубку, и горестно посмотрела на меня – словно не верила, что мне его дадут.

– Какие проблемы? – бодро воскликнула я, хотя перспектива провести свой отпуск в четырех стенах меня не вдохновляла. – Сейчас же звоню.

Позвонила я, разумеется, только на следующий день, и на работе моей просьбе не обрадовались, наоборот, директор намекнул, что намечается сокращение штатов, и выразительно замолчал. Пришлось спешно выдумывать какую-то престарелую родственницу в Тюмени, которая внезапно решила отдать концы и требует меня к себе для подписания завещания и ухода за ней. А так как старушка баснословно богата и к тому же обещает долго не тянуть со своей кончиной – и врачи это подтверждают, – то спорить с ней просто глупо. Все это я сообщила недовольно сопящему в трубку директору, и мне был выделен отпуск сроком на две недели и за свой счет.

– Надеюсь, что за это время твоя бабка скопытится, – так выразился этот черствый человек, и я начала всерьез подумывать об увольнении по собственному желанию – кому охота работать на такого типа?

Итак, оказавшись свободным от всех обязательств человеком, я сделала удручившее меня открытие: когда тебе абсолютно нечем заняться, начинаешь просто беситься от скуки. Казалось бы: если весь день заполнен какими-то делами, то только и мечтаешь о том сладком мгновении, когда сможешь завалиться на диван, взять в руки книгу или бутерброд, или просто закрыть глаза и вытянуть ноги. А когда предоставляется такая возможность делать это в течение двадцати четырех часов, тоска одолевает.

Промучавшись от вынужденного безделья два дня, распоров три пары старых джинсов и перестирав все, что имелось в доме, включая залежи тряпья в чулане, я почувствовала, что просто не в состоянии вести затворнический образ жизни. Не готова я еще! Это озарение пришло ко мне в час дня, и я поняла, что просто взорвусь, если еще раз переставлю мебель в доме. Мыть потолок у меня рука не поднималась, так как он был совсем недавно побелен, а стены и кафель просто сверкали чистотой. Готовить обед смысла не было – всего наготовили на неделю вперед. Более того, испеченный накануне пирог грозил зачерстветь, а одной мне его не одолеть; мама же сидела на диете, а папа сладкое ел только раз в два месяца, правда, съедал он сладостей гору, но только, повторяю, раз в два месяца. Мой пирог с медом, орехами, цукатами и свежими фруктами выпадал из его графика, и папа куска в рот не взял.

– Надо кого-нибудь позвать в гости, – слоняясь в тоске по квартире, решила я и тут же бросилась к телефону. – В милиции не упоминали о том, что надо сидеть под домашним арестом, – убеждала я себя. – Они только говорили о посторонних. А кто же зовет в гости посторонних? Зовут друзей, подруг, родственников или, на худой конец, просто знакомых.

Инна была своего рода уникумом. Она никогда и нигде не работала дольше двух месяцев, причем соблюдала между своими работами полугодовой интервал, который, по ее словам, был ей совершенно необходим, чтобы привести свои нервы и здоровье в порядок. На какие средства жила она в безработные месяцы – это для меня оставалось загадкой, ведь, даже работая, Инна испытывала жесточайшие финансовые муки. А вот безработная почему-то ни в чем себе не отказывала. Свою профессию Инка держала в тайне, оставалось только подозревать самое нехорошее. Однако среди ее знакомых – никто из них у нее на ночь, не оставался – попадались люди самые разнообразные, начиная от музыкантов и кончая отпетыми бандитами и хирургами, на рожах которых было ясно указано число отправленных на тот свет клиентов.