– Нет! Сделайте же что-нибудь... сделайте! – В голосе глубокое страдание, слезы застилают глаза, обжигают щеки. – Вы обязаны что-нибудь сделать!

* * *

Еще холоднее. Страшно замерз. Руки и ноги окончательно закоченели. Даже под защитой скал и учитывая внезапно, как и начинался, стихший ураганный ветер. До чего же холодно...

В тридцати футах ниже них голоса солдат. Редкие отдаленные голоса быстро приближающихся преследователей, знающих, где расположена застава, и уверенных, что они с Кассом в западне между границей и погоней.

Так оно и есть. Хайд понимал, что те не торопятся, знают, что это их с Кассом самая последняя граница и впереди только смерть.

Высоко в небе холодные звезды – мерцающие осколки стекла. Достаточно посмеявшись над ними и убедившись, что все кончено, луна зашла. Смерзшейся рукавицей потер лицо. Это не взбодрило. Касс клевал носом, вздрагивал, снова засыпал. Его решительность стоила ему последних сил. Если заставить еще раз подняться и идти, то в следующий раз, если споткнется, упадет замертво. Видно по глазам. Да и сам он слишком выдохся, чтобы тащить его на себе. Больших усилий стоит просто не давать ему спать, хотя и самому безумно хочется того же. Как призрак, который им не догнать, ураган умчался в Афганистан, скрыв отдаленные вершины. За заставой тропа круто спускается по снежному склону к черте леса. Семнадцать тысяч футов, разреженный, лишающий сил воздух. Смерзшийся шоколад не разломить закоченевшими пальцами, не разжевать, не проглотить. Снизу доносится запах свежесваренного кофе.

Граница обозначена обязательной колючей проволокой, скрученной по обе стороны перегороженной шлагбаумом тропы. Рядом с нелепо раскрашенным бревном небольшая будка. Помещение побольше – казарма, из которой доносилось большинство звуков, – прямо под ними. Из единственной жестяной трубы вьется дымок. На крыше толстый слой снега. В будке двое караульных. Еще полдюжины, а может, и больше, в казарме.

Хайд вновь и вновь безнадежно разглядывал окрестности. Тупик.

Отсюда тебе не выбраться...

Он сидел, прислонившись спиной к скале. В онемевших руках русский автомат. Рядом ныряющий в холодное забытье Касс – в который раз толкнул его локтем, чтобы не спал. Вдыхая запах древесного дыма, безучастно глядел на дымившую трубу. Караульные в будке играют в карты или просто склонились, разглядывая что-то интересное. В свете звезд еле видно поблескивает снег на крыше, вьющийся из трубы дымок чуть светлее ночи.

Взглянул на руку. Дрожит – то ли что со зрением, то ли пока не потеряла чувствительность. Как клешней сжимает что-то чуть побольше мяча для игры в крикет, не совсем круглое. Нашел в одном из карманов. Очень медленно до него дошло, что это такое. Вес двести пятьдесят граммов, кольцо предохранителя, рычаг, запал... вес взрывчатки шестьдесят граммов... девятьсот осколков в одну десятую грамма. Убойный радиус девять метров. Запал на четыре секунды. Осколочная граната. Хорошо ему известна.

Над заваленной мерцающим снегом крышей дымок из трубы. Казарма примерно сорок футов в длину, но койки расставлены как можно ближе к огню. Убойный радиус около двадцати восьми футов. В ширину казарма даже уже.

В будке приглушенные звуки, сквозь замерзшие окна казармы поразительно отчетливые голоса. Позади ни звука, преследования не слышно. Пока...

Снова толкнул Касса. Тот, вяло протестуя, застонал. Если действовать, то немедленно, пока оба не заснули в последний раз. Крыша чуть поката. Труба не выше человеческого роста.

Хайд наклонился к безучастному лицу Касса.

– Вот это... – он показал гранату, – пойдет в долбаную трубу... понял? Понял? – Касс наконец кивнул. – Когда взорвется, будут убитые, раненые и уцелевшие. Но главное, будет паника... понял? – Опять механическое сосредоточенное покачивание головой.