– Самое лучшее для тебя, приятель, – с издевкой вставил Майлз, – это согласиться со сносным, по их понятиям сроком, а потом надеяться, что, когда осядет пыль и Шармар про тебя забудет, тебя переправят домой в тюрьму для миллионеров.

Диксон кашлянул, выражая свое несогласие, затем, подавшись вперед на скрипучем стуле, промолвил:

– Касс, у тебя в карманах был кокаин. И еще следы его...

– ...у тебя в носу, Фил.

Сжав кулаки, Касс резко оборвал:

– И вы считаете, что кокаин превращает человека в маниакального убийцу? Говорю вам, это сделал другой!

– Кто? Зачем?

– Чтобы подставить меня, будьте вы прокляты!

В комнате стало жарче. Из высоко расположенного окна лениво струился жемчужно-пыльный поток света. Касс снова потер лицо и побелевшими пальцами вцепился в край стола.

– За что, Фил? За то, что трахнул его женушку?

– Если у тебя есть что-нибудь, Касс... хотя бы что-нибудь, – уговаривал Диксон, – скажи нам. Что-нибудь, позволяющее нам обратиться в Сенчури-хауз с просьбой в порядке исключения восстановить твой дипломатический статус. Сразу возьмемся за это.

– Что ты держишь в рукаве, Фил? – издевался Майлз. – Что Шармар, застав вас в постели, укокошил свою бабу? В Лондоне это не пройдет. Куда больше похоже, что...

– Мне наплевать, на что это похоже в глазах такого жалкого раздолбая, как ты, Майлз! Говорю вам, не моих рук дело. Вытащите меня отсюда...

В хриплом злом голосе Касса Диксон, невольно испытывая смущение, улавливал мольбу. Майлз же, не скрывая удовлетворения, самодовольно ухмылялся. Касс чувствовал, как все надежды испаряются, будто хмель. Какого черта Шелли не желает его выслушать? Послать кого-нибудь или приехать самому? Его охватывал страх. Он беспокойно оглядывался на конвойного. Оставаться в Индии... Господи, только не это!

Он разглядывал свои руки, будто все еще видел на них кровь Сирины. Вообще-то, какой толк от Шелли? В СИС теперь заправляли люди, которым Обри, черт побери, не доверил бы заваривать чай! В какое же дерьмо он вляпался... Касс уставился в потолок, не желая видеть самоуверенную физиономию Майлза. В комнате для свиданий было как в пекле. Словно в поисках дохлятины, жужжали мухи, отчего комната казалась еще теснее. Они вились над служившим уборной ведром. Круглые сутки от находился в одиночке. Ради его собственной безопасности. Почти любой находившийся в тюрьме при первой же возможности прирезал бы убийцу Сирины Шармар. Сдерживая дрожь в руках и ногах, он еще крепче вцепился в край стола.

Шелли собирается оставить его в этом дерьме. Теперь это совершенно ясно. Подонок. А Майлзу или Диксону нельзя рассказывать, что он знает и тем более подозревает. Они разболтают всем, и тогда его обязательно или прирежут, или предложат самому покончить с собой. Его трясло, будто на него уже набрасывают петлю. Боже правый...

Диксон поднялся и, неловко отводя глаза, спросил:

– Чего-нибудь прислать?

– Кроме ножовки, конечно, – ввернул Майлз.

Касс оставил эту глупость без внимания, наблюдая, как на типичной для дипломата невозмутимой физиономии Диксона проступают сомнение и антипатия. Неприязнь, смешанная с неуверенностью и ощущением неспособности что-либо предпринять. Диксон подумал, что, взяв в разговоре дружелюбный, утешительный тон, он, возможно, одним этим как бы протянул руку кому-то чуждому, недоброжелательному. Но здравый смысл возобладал, и при реплике Майлза он поморщился, словно тот испортил воздух за обеденным столом.

– Не унывай, Касс, – добавил Майлз. – Попадешь домой... рано или поздно.

Конвоир выпустил их из тесной комнаты.