У Вовки оказался портвейн и пирожки «собачья радость» с ливером и с «повидлой» (так почему-то всегда полагалось писать на этикетках), а у меня были бесконечные таежные истории, и вот после второго стакана портвешка Вовка и рассказал, что раза два видел тут «прозрачного такого мужика», который проходит по лестнице и «шасть вон туда!» — причем очень точно показал место, куда шастает прозрачный мужик. Это было как раз место, где появлялся портрет, но вот портрета Вовка почему-то никогда не видел, а я ему не стал рассказывать.

Вечер закончился «правильно» — появился врач, мы с Вовкой закончили перерыв, и он продолжал сколачивать свои деревянные конструкции, а я побежал на прием. Врач «не заметил», что от меня пахнет портвейном, а я «не обратил внимания» на густой аромат скверной водки, волной расходящийся от эскулапа. Он продлил мне больничный лист, и мы еще посидели с Вовкой…

Больше я Вовку никогда в жизни не видел, и в какой степени правда все, что он наблюдал, мне судить трудно. Но вот что дает основания принимать эти истории всерьез: то, что до «эпохи исторического материализма» здание поликлиники использовалось, как здание благородного собрания. Со зданием же связана история, имеющая прямое отношение к портрету и, очень может быть, к «прозрачному мужику» на лестнице.

4 апреля 1866 года состоялось очередное неудачное покушение на Александра II: у ворот Летнего сада в него стрелял некий Дмитрий Владимирович Каракозов, родом из дворян, студент Казанского, а затем Московского университетов. Потом уже стало известно, что этого самого Каракозова вовлек в боевую организацию его двоюродный брат Н.А.Ишутин, и что Каракозов уже распространял листовку «Друзьям-рабочим», в которой агитировал рабочих на восстание, но неудачно — устраивать революцию никому и ни для чего не было нужно. И тогда Каракозов купил револьвер, взял несколько уроков стрельбы и отправился в Петербург — убивать…

До сих пор «революционеров-демократов» у нас ухитряются рисовать строго розовой краской, изображать людьми, которые, может, в чем-то и ошибались, но следовали высоким идеалам и пытались воплотить в жизнь некие прекрасные мечты. Мол, если и ошибались — люди все равно были достойные.

Сложность в том, что современники понятия не имели, что это за благородные, прекрасные люди их окружают, и писали о них, что называется, нелюбезно. Об Ишутине и Каракозове подробно писала Елена Ивановна Козлинина, хорошо знавшая обоих: «Любовь к молодой девушке необыкновенной красоты заставила Ишутина лезть в герои, он гонялся за славой, готовый купить ее хотя бы даже ценой жизни. Будь он человеком более культурным, он, вероятно, этой славы и сумел бы добиться. Как ни широко тогда шагала наука, но все же в ней не было ни единой области, которую при упорной настойчивости нельзя было бы еще и еще продвинуть вперед. Но в том-то и заключалась трагедия, что таким мелким людям, сереньким недоучкам, наука была не по плечу. Проще и легче людям этого типа прикрываться бутафорией и под флагом политической деятельности выжидать, не подвернется ли где еще кус послаще. А не ровён час попасть в герои».

О Каракозове писала она еще более неприязненно: «Каракозов был еще серее и еще озлобленнее Ишутина: он хотя и кое-как переполз из бурсы в университет, учиться положительно не мог и, не умея по своей неразвитости ни к чему приспособиться, перекочевывал из одного университета в другой, нигде подолгу не уживаясь… и всюду его угнетала все та же беспросветная нужда. Это и сделало его всегда готовым на всякое злое дело в отместку за свои неудачи» [4, с. 80].

Директор красноярской городской библиотеки Леонид Павлович Бердников, человек объективный и ученый, так комментирует это сообщение: «Наверное, это не очень объективная оценка.