— Может, ты бы к нам пошел работать? — уважительно хмыкнул лейтенант. — Хотя тут, конечно, у тебя… Не знаю, стоит ли меняться.

Он в лагере сидел уже долгонько, и непреклонность начинающего мента уже сменялась в его взоре некой мечтательностью.

Под вечерними лучами озеро отливало золотом, качались березки под ветерком, перекликались девушки возле палаток.

— А может быть, как раз ты — к нам? — так же ухмыльнулся ему Кузькин. Посмеялись.

— Ты как считаешь, если честно — нападал на него кто-нибудь?

— Очень может быть, и нападал. Только нападали те, кто его знает… а он — их.

— С кем он ехал, те и выбросили?

— Очень может быть. Повздорили, а он сам крупно виноват. Или вместе делали что-нибудь эдакое, — лейтенант неопределенно повел в воздухе пальцами. Он сам не мог придумать, что бы «эдакого» мог сделать Казик. — Или приехали, здесь влезли во что-то, а этот подставил. Что за существо, ты и сам видишь…

Кузькин понимающе кивнул.

— Или вообще из самого Питера везли. Везущим — развлечение, как отдых. А этого здесь и оставили, без документов и без денег. Это как наказание.

— В общем, ты машину искать не будешь и расследовать факт разбойного нападения тоже не будешь?

— А нет тут никакого нападения. Он в показаниях путается, как…

Тут лейтенант загнул такую матерную руладу, что Кузькин только мотал головой и ухмылялся.

— Машину-то я в розыск подал. Ее, может быть, и найдут, но помяни мое слово — там еще такое откроется… То ли они сперли ее, машину, то ли неизвестно чья она, эта машина. Может быть, владелец про твоего Казика и не слыхал.

— Уже и «моего»! Его в экспедиции-то держать можно?

— А что он сделает? Справку ему выдадим, пусть работает…

Кузькин и до этого не видел, почему должен обращаться с Казиком, как с некой невиданной ценностью, и постоянно приставлял к работе попроще: дежурить по кухне, на раскопе отбрасывать отвалы… Поневоле хороший психолог, Коля Кузькин понял очень быстро — работник из Казика еще тот… Но работать будет, хотя и без особого старания, — если его время от времени пугать. Вот если не будет бояться — скоро обнаглеет и станет совершенно невыносим. Обстановка в экспедиции способствовала чему угодно, только не запугиванию участников, и Кузькин понял, что пугать Казика придется ему самому. Он еще вчера рассказал Казику, что поблизости от лагеря бродит медведь-людоед, что у Сережи Гульфикова, фанатика археологии, от недобросовестной работы и от простоев бывают нервные припадки, с криками и с мордобоем.

Лейтенант героически отказался от любых добавок в чай, но уезжать уж очень не желал и полчаса еще мотался между машиной и скамеечкой у озера. Проводив его, Кузькин пошел общаться с Казиком.

— Значит, так. Денег я тебе занимать не буду. И сам не хочу, и лейтенант не советует. Как ты с ним договоришься — это вы сами разбирайтесь. Вот что могу — это принять на работу. Полевое довольствие — 56 рублей в месяц. Обычно мы в это укладываемся. Зарплата — 70 рублей. Будешь стараться — поощрю, накину десятку. Сегодня середина августа… В середине сентября поедешь домой. Останешься до октября, сможешь лететь самолетом. Или поедешь сопровождающим машину, это даром. Можешь дать телеграмму, запишу на твой счет. Согласен?

Казик уныло кивал головой, ковыряя землю носком ботинка. Кузькин удивился, как далеко он сумел засунуть палец в ноздрю — чуть ли не наполовину.