- И коммунисты убивали, - все так же монотонно продолжал Ганшин. - И сажали тоже. Вспомни Вальку Домбровского. Два года оттрубил за какие-то там вшивые анекдоты. Кто из нас встал на суде и сказал хоть что-то в его защиту. Нет, мы все мямлили, ходили вокруг да около... А ведь мы с тобой считались его друзьями. Что-то я не припомню, Зарка, чтобы в те годы ты призывал всех на борьбу с коммунистами. Нынешние власти, кстати, не убивают. Они... ну, скажем, перевоспитывают. А сказать тебе правду, почему ты теперь так духаришься?

- Ну? - злобно глядя на Ганшина, процедил Светозар. Он уже понял, что Ганшин очень изменился. Не было друга Лешки перед ним сидел совершенно другой человек. Неважно, лучше или хуже - возможно, все-таки лучше, мудрее, что ли, - но он был чужим. От этого Светозар чувствовал растерянность и злился на Ганшина за эту перемену, и злился на себя, и понимал одновременно справедливость слов Ганшина, хотя они больно били его.

- А потому, дружок, что вокруг идет новый раздел пирога, от которого тебе забыли отрезать кусок. Или не посчитали нужным, что дела не меняет. Коммунисты разделили пирог задолго до твоего рождения и ты никак не мог считать себя обделенным ими. А вот нынешние... Я же говорю, Он допускает слишком много ошибок. Ему бы взять и осыпать таких, как ты, недовольных всеми благами, тогда бы вообще никто не рыпался.

- Ну, это ты врешь, - сквозь зубы прошипел Светозар. Нужны мне больно твои задрипанные блага! Меня больше волнует...

- Благо и счастье народа, - иронично перебил его Ганшин. - Так все говорят. А на деле, предложи тебе хороший кусок, и возьмешь, возьмешь, как миленький, и спасибо еще будешь говорить.

- Чистоплюйчика из себя строишь! - проревел Светозар. А сам-то ты...

- А я из тех, кто как раз взял, - спокойно ответил Ганшин. - Взял и пользуюсь, и работаю на них. Вот только до сих пор стараюсь не продаться. Понимаешь, я пришел к выводу, что этого врага просто так не победить. Сначала нужно его узнать. А от кого лучше всего узнать, как не от него самого?

- Раз ты такой знающий, - немного успокоившись, сказал Светозар, - вот и объяснил бы мне, невежде, что там происходит у них в Храме.

- А что это тебя Храм так интересует? - Ганшин впервые за весь разговор вскинул голову и, прищурившись, поглядел Светозару прямо в глаза. - В гости, что ли, туда собрался? Ну, сходи, если хочется. Только учти, что можешь оттуда и не выйти.

- Ты же только что говорил, что они никого не убивают.

- Ну, это еще как сказать... Да, в тебя никто там не будет стрелять или рубить голову. Просто выйти оттуда может уже не Светозар Тетерин, а еще один член Черного Воинства.

- Что-то я тебя не пойму, - задумчиво сказал Светозар. - То ты отговариваешь меня от борьбы со всей этой гадостью, а то вдруг советуешь полезть к ним в святая святых...

- Ни от чего я тебя не отговариваю. - На губах Ганшина мелькнул и пропала слабая улыбка. - Я только призываю тебя разобраться сначала в самом себе и в окружающем, а потом уж лезть в эту кашу. Ни одна революция, милый ты мой, не делается без идеи. Свержение угнетателей - это уже не пролезет. Потому что постепенно угнетенные перестанут чувствовать себя таковыми. И кто тебе поверит тогда?

Светозар угрюмо молчал, чувствуя в словах этого нового, незнакомого Ганшина жесткую правду.

- Как ты считаешь, что самое страшное в том, что творится вокруг? Не объявление ведь комендантского часа и не очереди за хлебом. Это все временно и через годик-другой будет отменено. А самое страшное, на мой взгляд, в том, что нынешние власти, в отличие от коммунистов и любой диктатуры, действительно могут п е р е в о с п и т ы в а т ь. Любого. Тебя, меня, кого угодно. Дана им такая власть. Вот это и есть самое страшное. Раньше человека могли убить, но он все равно оставался человеком.