Маркел помолчал, ответил:

– Нет, мне сперва нужно подумать.

– Ну, подумай. А надумаешь, айда к нам в Пёсью слободу. Мы сейчас там стоим. Пока на Волгу не ушли.

Сказав это, Мещеряк поднялся, за ним поднялся и Черкас, они надели шапки, развернулись и вышли.

Маркел сидел, смотрел в окно, как там садилось солнце, и не шевелился. Пришёл Игнаха и принёс горячего. Маркел поел, а водку пить не стал, лёг на лавку и ещё крепче задумался. Вот почему, он думал, князь Семён на пансырь да на саблю нажимал – потому что тогда уже чуял, что в Сибири шубы не найти. Да и найти ли остальное? Где она, та Сибирь, и как туда попасть? Он же думал, что пойдёт вместе с казаками, князь Семён же говорил… А Мещеряк сказал, что они уже ушли с этим Шуяниным. Так теперь что, Маркелу одному, что ли, идти? Да никуда он один не дойдёт! Да он даже дорогу не спросит, он же понимает только по-татарски, и то через пень-колоду, а по-пелымски вообще ни слова. И кто там ещё? Вогулы, остяки, зыряне, самоеды… Но зато если решиться да сходить, сыскать те две вещицы, принести их князю да сказать, то, может, он в чём пособит. А в чём, опасливо подумалось, пособить нужно только в одном – извести Гурия Корнеевича, и тогда можно вести Параску под венец, Нюську назвать дочкой, накрыть длиннющий стол и пригласить всех…

Нет, тут же подумал Маркел, так не по-христиански, а по-христиански вот как: выпала тебе судьба идти в Сибирь и там сложить свои кости, так что поделать, надобно идти. Но идти смело, с кистенём, и тогда, может, не ты, а кто-нибудь другой свои кости там сложит, а ты вернёшься в Москву, принесёшь чудо-камень манит…

Ну и так далее. Эх, маета! Маркел поднялся, сел на лавке и подумал, что чему быть, того не миновать, тогда о чём печалиться, и снова лёг, завернулся в овчины и заснул. Снился ему чёрный человек, он сидел к нему спиной и грыз огурец, грыз очень громко, но Маркел не просыпался.

ГЛАВА 13

– Ты куда это?! – сердито воскликнул Маркел.

– К Лепёхину, как было велено, – сказал Костырин. – Кабак у нас держит Лепёхин. Тебе его надо самого?

– Нет, мне нужен есаул Черкас, который у него угол снимает.

– Так и надо было сразу говорить! – сказал Костырин.

Зайдя на кабацкий двор, они прошли мимо крыльца, зашли за угол, и там Маркел увидел лестницу наверх, на гульбище. Маркел подумал и сказал Костырину, что тот может идти обратно, а сам стал подниматься по той лестнице. Там, на гульбище, и вправду была дверь, Маркел толкнул её. Дверь со скрипом отворилась. Маркел вошёл в ту темноту, прошёл на ощупь несколько шагов, уткнулся в ещё одну дверь и постучал в неё. Потом начал стучать настойчивей. За дверью шумно завозились, после её чуть приоткрыли, и Маркел в полумраке увидел Черкаса. Тот был в одной длинной рубахе, заспанный, нечёсаный. Черкас, рассмотрев Маркела, сказал пока что постоять и закрыл дверь. Сразу раздался недовольный бабий крик, после ещё раз. Черкас, было слышно, прицыкнул на бабу. В ответ что-то грохнуло, и стало тихо.

Маркел ещё немного подождал, дверь снова отворилась. Черкас, уже расчёсанный, в портах и даже в сапогах, кивком пригласил входить. Маркел вошёл. Все окна в горнице были завешены, и оттого было темно. Дух стоял тяжёлый, задохнувшийся, табачный. И ещё вот что: везде было полно мелко исписанных листков – и на полу, и на столе, на сундуке и на лавках. А вот бабы нигде видно не было.

– Что это? – спросил Маркел, кивая на листки.

– Это наша правда, – строгим голосом сказал Черкас. – Когда всё напишу, тогда спрячу за образа, чтоб они там триста лет пролежали, ну а после пускай люди прочтут, подивятся.