В итоге я смогла прийти в себя раньше, чем это удалось сделать родителям Джошуа. Хотя иногда мне кажется, что им прийти в себя до конца так и не удалось.

Благодаря отцу я могла себе позволить продолжать чувствовать себя защищенной как в материальном, так и в моральном плане: он поддерживал меня во всём, даже в моём нежелании заводить новые отношения. Но и эта моя сказка оборвалась в самый неподходящий момент. Спустя два года после Джошуа, мой отец, тот, кто неотрывно был рядом со мной с момента моего рождения, в возрасте пятидесяти четырех лет ушел от меня в более спокойный мир. Как сейчас помню тот летний вечер: мы сидели на деревянных садовых стульях на заднем дворе, пили чай и любовались закатом, запутавшимся в ветвях деревьев. Белинда выбежала на террасу с книгой Камелии в руках, той самой, которую отец подарил Ками на её первый день рождения, и попросила меня почитать ей сказку перед сном. Я ушла к девочкам и была уверена, что отец слышит, как из окна второго этажа доносится мой голос – я читала своим дочерям коротенькие сказки. Когда я вышла на террасу спустя два часа и увидела отца всё еще сидящим на своём месте, я сразу поняла, что его здесь больше нет. Последнее, что мы обсуждали: первое свидание моих родителей и желание отца сделать в “Гарцующем олене” ремонт. Ремонт, в итоге, я сделала сама, спустя три года после потери отца.

От каждого из мужчин, когда-то бывших в моей жизни, у меня осталось так много: Камелия, Белинда, бизнес и дом. От единственной женщины, бывшей со мной в самом начале моей жизни, мне тоже кое-что осталось – красивая внешность: стройная фигура, высокий рост, широкие бёдра. В свои тридцать пять я абсолютно самостоятельна и неплохо обеспечена, несомненно красива, а еще у меня есть две замечательные дочери шестнадцати и десяти лет… Две… Одна из них сейчас лежит передо мной на больничной койке и дышит при помощи аппарата. Я так и не смогла дать своим девочкам самого главного – любовь отца.

С момента потери Джошуа я хотела попробовать начать новые отношения, но только я уже хотела на них решиться, как потеряла отца. Впоследствии я семь лет ни с кем не сходилась, была сама по себе, только я и мои девочки, не смотря на то, что мужчины на меня заглядывались и продолжают заглядываться порой даже больше, чем на моих более молодых официанток. Все, конечно же, женатики, у всех есть и жены, и дети, и собаки с кошками, в общем, полноценные семьи. Это мерзко. Роль любовницы не для меня. Одна моя бывшая официантка была любовницей женатого мужчины и весь город знал об этом. Я её не осуждала, но однажды увидев, как жена этого недоумка играет в песочнице с их пятилетней дочерью, ровесницей Белинды, просто взяла и уволила эту женщину из своего заведения без лишних объяснений. Уверена, что она всё поняла, как поняли и другие. Больше среди работниц моего заведения нет чьих-либо любовниц, а если и есть, от меня эту информацию тщательно скрывают.

Я принципиальная, думаю поэтому меня в городе и уважают, многие даже завидуют мне и называют меня слишком “вольной”. Те самые женщины, мужья которых были бы не прочь расстелиться у моих ног. Как странно: я завидую их семейной жизни, они завидуют моей вольной. Вот бы взять, да поменяться местами, да только под лежачий камень вода не течет.

На Гордона Шеридана я обратила внимание давно, но действовать начала только год назад, когда старик Сафиан, придя в мой бар пропустить бокал черного нефильтрованного, заговорческим полушепотом, так, чтобы никто кроме меня не услышал его слов, произнес, слегка склонившись вперед на барную стойку:

– Ты ведь знаешь, как мы с Пальмирой любим Белинду.