– Но мы должны узнать, кто предатель, – осторожно произнес Като.

– Конечно. Мы выясним это сами. Тайно. И я собственноручно обезглавлю предателя!

– А как быть с телом?

– Похороним. Я постараюсь убедить господина Сабуро не выставлять голову пленника на всеобщее обозрение.

И тут Като задал самый существенный вопрос:

– Кандзаки-сан, как вы думаете, где тот, настоящий, пленник? Жив ли он?

Кандзаки молчал. В его глазах мерцал странный свет, похожий на блеск глаз ночного хищника. Если начать официальное расследование, виновный найдется очень быстро. И это наверняка окажется кто-то из своих. Неслыханный позор! Предатель и его ближайшие родственники будут казнены, а род предан забвению. Самого Кандзаки, как главу клана и командира гарнизона, признают ненадежным вассалом (и это – после стольких лет преданной службы князю!), а хуже этого ничего быть не может. На восстановление чести рода уйдут многие годы – не одному поколению придется прозябать в бесславии и нищете.

По прошествии нескольких дней, когда Масако и Аяко сидели в комнате Мидори и шили, девушка как бы между прочим спросила мать:

– Скажите, матушка, чей это герб? – И подробно описала рисунок.

– Не знаю, – сказала Масако, – я в этом не разбираюсь. Возможно, Мидори-сан сможет тебе ответить?

Мидори покачала головой, но через минуту промолвила:

– Где ты видела такой герб, Аяко-тян?

– Нигде, – тихо сказала девочка.

– Их вышивают на доспехах, – спокойно произнесла Мидори.

Аяко сильно покраснела, низко опустила голову и промолчала. Она без того совершила ошибку, сболтнув лишнее. Да, ей велели хранить тайну, но девичье любопытство взяло верх…

Однажды поздним вечером, когда Аяко собиралась войти в дом, ее тихо окликнули. Она повернулась и, увидев стоявшего возле стены человека в темной одежде, сначала испугалась, однако в следующий момент успокоилась, узнав своего отца.

– Аяко, – повторил он, – иди сюда.

В его голосе, взгляде, во всей фигуре было что-то настороженное, напряженное, тревожное. Когда она подошла, Акира сказал:

– Сходи в дом и возьми что-нибудь посветить, только так, чтобы никто не заметил, а потом возвращайся назад.

Девушка вернулась очень быстро, держа в руках масляный светильник, и вопросительно уставилась на отца.

– Тебя никто не видел?

Аяко помотала головой (в тот день в доме царила страшная суматоха, поскольку у Мидори начались роды), и Акира коротко приказал:

– Идем.

Она пошла за ним в темноту. Еле слышно трепетала листва деревьев, горы на горизонте казались сгустками мрака, а над головой холодно сияли лучистые точки звезд. Акира ничего не говорил о том, куда они идут и зачем, и Аяко не смела спросить. Ее успокаивало то, что они находятся в крепости, в привычном, знакомом с детства мире.

Внезапно она увидела впереди что-то большое и черное и остановилась вслед за отцом. Аяко никогда не бывала в этом месте, хотя слышала о нем. Подземная тюрьма, точнее, некая тайная ее часть, где, чтобы не привлекать лишнего внимания, всегда стоял только один часовой.

– Аяко, – прошептал Акира, – ты его знаешь, это Синдзи. Можешь ли ты придумать что-то такое, чтобы он на время покинул свой пост? И… чтобы ничего не заподозрил?

Сердце девушки болезненно сжалось. Рука, державшая светильник, дрожала.