|
Он выходил перед строем с этой гирей, ставил ее и говорил — вот видите, это гиря. Ее можно поднять — при этих словах он ее поднимал. Ее можно поставить — при этих словах он ставил ее обратно на землю. А еще, ей можно перекреститься. И с этими словами — Мускул крестился, но не перстами, а зажатой в кулаке ручкой гири. Те из салаг, до которых еще не дошло, куда они попали — при виде этого зрелища моментально прозревали…
Сразу возник вопрос о том, кто будет обыскивать президента. Для мусульманина личный обыск — унижение, но для советского военнослужащего обыскивать кого-то, тем более того, кто еще недавно считался другом — тоже унижение не из последних. Сошлись на том, что бывшему президенту подобрали в каптерке полный комплект советской полевой формы, и попросили его переодеться, отдав одежду. Теперь — гэбье в одном из ангаров зачем-то ее перетряхивало, вскрывало швы. Перед дверью ленкомнаты стоял пост — два солдата спецназа, вместо положенного по уставу в таком случае штык-ножа, у них было по пистолету Стечкина и по автомату Калашникова с боекомплектом, в нарушение устава при начале дежурства патрон досылался в патронник. Еще двое, вооруженных точно так же — стояли на улице под окном. Человек в штатском, поднялся на второй этаж, сделал несколько шагов — и тут же был остановлен зловещим щелчком предохранителя пистолета. Ни положенного по уставу окрика «стой, кто идет», ни вопроса «кто здесь» — просто щелчок предохранителя. — Свои — сказал он — Пароль? — Двина на сегодня… — Можете идти… Человек в штатском подошел к стоящим на посту часовым, предъявил красную корочку с тиснением золотыми буквами на обложке — КГБ СССР. Часовой достал блокнот, карандаш и переписал данные удостоверения. Отступил в сторону. Человек шагнул в комнату, где содержался пленник — Выйдите! Начфиз Мускул удивленно посмотрел на вошедшего. Тот был среднего роста, с проседью в волосах — он был ниже президента больше чем на голову. — Товарищ… опасно. — Выйдите, майор! Звание начфиза звали не все. И еще меньше из тех кто знали — прошли бы пост охраны на дверях. — Я за дверью буду, товарищ… генерал. Когда за Мускулом закрылась дверь, бывший генеральный секретарь — он не был связан, на нем не было даже наручников — затравленно посмотрел на вошедшего. — Здравствуйте, рафик Мухаммед. Или саид раис… как там теперь… — Здравствуй, мушавер — сказал бывший генсек — живой, значит… Не ждал я тебя увидеть, не ждал… — В жизни всякое бывает. Догадываешься, зачем я пришел? — Да догадываюсь… Только мне то с этого — чего? — Жизнь. — Вот так? — А ты как думал, рафик, а? Ты думаешь — мы зачем тебя искали? Ты для нас — тьфу. Хочешь, в Пакистан потом отпустим? К семье? Или где она у тебя там… в Югославии… Бывший генсек ничего не ответил — Боишься… И правильно делаешь. Тебе, рафик командон, нужно уже не бояться. Тебе надо завещание писать. Замочат ведь тебя. — Замочат? — Ну, убьют. Взорвут, застрелят, голову отрежут. Замочат — это так в тюрьме говорят, набрался я там… слов разных. — В тюрьме, значит, отсиделся, мушавер? — В ней самой рафик, в ней самой. Добрые люди помогли, есть люди на свете. А сейчас — и реабилитировали вчистую, и на работе восстановили. — Полковник сейчас? — Генерал-майор. |
