В тот вечер, когда его посетил незваный гость, Келвин находился у себя в номере.

И разумеется, этим гостем был Тарн.

На нем был огромный белый тюрбан, примерно вдвое больше его головы. У него были щегольские черные усы с опущенными вниз концами, как у китайского мандарина или сома. И он в упор глядел на Келвина из зеркала в ванной комнате.

Келвин колебался, нужно ли ему побриться перед тем, как выйти куда-нибудь пообедать. Он в раздумье потирал подбородок, когда перед ним возник Тарн, и факт его появления дошел до сознания Келвина со значительным опозданием, потому что ему вначале показалось, что это у него самого вдруг непонятным образом выросли длинные усы. Он потрогал кожу над верхней губой. Никакой растительности. Но черные волоски в зеркальце затрепетали, когда Тарн приблизил лицо к поверхности стекла.

Это настолько потрясло Келвина, что у него из головы вылетели все мысли. Он быстро попятился и уперся ногами в край ванны, что мгновенно отвлекло его и вернуло способность мыслить — к счастью для его психики. Когда он снова посмотрел в сторону зеркала, висевшего над раковиной умывальника, он увидел в нем только отражение своего испуганного лица. Однако через две-три секунды вокруг его головы начало проявляться облачко белого тюрбана и штрихами наметились усы китайского мандарина.

Келвин прикрыл рукой глаза и быстро отвернулся. Секунд через пятнадцать он немного раздвинул пальцы, чтобы сквозь щелку украдкой взглянуть на зеркало. Ладонь он с силой прижал к верхней губе в отчаянной надежде воспрепятствовать этим внезапному росту усов. Некто, тоже украдкой посматривавший на него из зеркала, вроде бы походил на него. Во всяком случае, тот, другой, был без тюрбана и в таких же, как у него, очках. Келвин отважился на миг убрать с лица руку, но тут же шлепком вернул ее на место — и как раз вовремя, — чтобы помешать физиономии Тарна вновь возникнуть в зеркале.

По-прежнему прикрывая лицо, он нетвердой походкой прошел в спальню и вынул из кармана пиджака плоскую коробочку. Но он не нажал на кнопку, ибо вновь возникла бы связь между мозговыми клетками двух человек из разных эпох с несовместимым образом мышления. Он понял, что внутренне противится этому. Мысль о проникновении в столь чуждое ему сознание почему-то пугала его больше, чем то, что с ним сейчас происходило.

Он стоял перед письменным столом, а из зеркала в щель между отраженными в нем пальцами на него смотрел один глаз. У глаза, глядящего сквозь поблескивающее стекло очков, было безумное выражение, но Келвину показалось, что все-таки это его глаз. В порядке эксперимента он убрал с лица руку…

Зеркало над столом показало Тарна почти во весь рост. Келвин предпочел бы обойтись без этого. На ногах у Тарна были высокие, до колен, белые сапожки из какого-то блестящего пластика, а между ними и тюрбаном одежда отсутствовала, если не считать клочка такого же блестящего пластика в виде набедренной повязки. Тарн был очень худ, но, видно, шустрый малый. Достаточно шустрый, чтобы запросто выпрыгнуть из зеркала в номер отеля. Кожа у него была белее тюрбана, на каждой руке — по семь пальцев. Все сходилось.

Келвин стремительно отвернулся, но Тарн был находчив. Поверхности темного оконного стекла вполне хватило, чтобы отразить тощую фигуру в набедренной повязке. Оказалось, что ступни у Тарна босые и их строение еще дальше от нормы, чем его руки. А с полированного медного основания лампы на Келвина смотрело маленькое искаженное отражение лица, отнюдь не его собственного.

«Чудненько, — с горечью подумал он.