Раз, два, три, четыре, пять — бульк…

«Можно ли, положа руку на сердце, уверять, что музыкантов удастся свергнуть? Если мы даже не начинаем понимать, что заставляет функционировать эти светильники или что заставляет до сих пор действующих роботов-докторов лечить болезни… если даже эти вещи для нас тайна за семью печатями, то как же удастся нам постигнуть и опрокинуть могучие Башни музыкантов? Сможем ли мы перевернуть весь мир с помощью одного-единственного мальчика?»

Раз — бульк…

«Да, черт побери, сможем! Прыгун умер не напрасно. Когда мы сможем отправить нашего мальчика в Башни…»

— Вот ты где, — сказал Дракон, высунув голову с редкими чешуйками из-за угла пола разрушенного коридора. — Ты что, прячешься в этом распроклятом месте?

— Если бы я захотел спрятаться, ты бы меня не нашел.

— А что ж ты тут делаешь?

— Бросаю камешки в воду. А что, не похоже?

— О-о, так ты размышляешь, да?

Дракон устроился рядом, присев на корточки, согнутые колени задрались к груди, когтистые ступни зарылись в мусор, лоснящиеся предплечья сложились на коленях. Он подобрал горсть камешков и начал подбрасывать на ладони. Попыхтел.

— Ладно, если ты тут просто так сидишь, в грусти, меланхолии и всякое такое, толку от этого немного. Так что я вполне могу сказать тебе о том, о чем собирался сказать.

Силач подождал и, не услышав объяснений, спросил:

— И о чем же это?

— О Незабудке, — небрежно бросил Дракон. — Старая Воробьиха говорит, будто ей время подходит…

— Что?!

— У нее вот-вот начнутся роды. Я пытался изложить это помягче, исподволь, но ты мне всю игру испортил.

Силач встал и полез вверх по склону из битого и раскрошенного мрамора; мышцы на толстых руках перекатывались еще заметнее, чем у его брата Прыгуна, когда тот взбирался на здание «Первого Аккорда». Значит, ребенок вот-вот родится. Самое время. Еще немного — и было бы слишком поздно, музыканты не поверили бы, что им удалось вернуть младенца, которого похитил Прыгун…

Дракон бросил горсточку камешков в воду и побежал следом за Силачом.

Глава 5

Он смог заснуть только перед самым рассветом, а проснулся через шесть часов, уже почти в полдень. Вкус во рту был такой, будто, пока он спал, туда забралась какая-то мелкая лохматая зверушка и сдохла. Все тело ныло, мысли беспокойно метались. Он вылез из-под одеяла, босиком пошлепал в ванную и уставился на свое вытянутое лицо с заплывшими глазами в трехмерном зеркале.

«Я — Гильом Дюфе Григ, — думал он. — Я Гил».

Трехмерное изображение смотрело на него, как другой человек, а не просто собственное отражение. И еще казалось, будто оно говорит: «Врешь. Ты не Гил. Гил умер прошлой ночью. Ты Гидеон.Тебе вообще не место здесь. Ты популяр».

Тогда Гил отвернулся от зеркала и решил не обращать внимания на свое отражение. Он закончил утренний туалет, потом оделся и пошел на кухню завтракать. Отец внизу, где-то в канцеляриях Конгресса, занимался делами города-государства. Мать ушла на встречу с другими женщинами — они там, верно, обсуждали свои сенсоники. Их клуб назывался «Сопереживающие». Теперь, впервые за все годы, он ясно понял, с какой целью они собирались. Женщины встречались, чтобы обмениваться воспоминаниями о сексуальных переживаниях и делать программы своих персональных сенсоников как можно разнообразнее.