Дед мне руку подал, кое-как начали выгружаться. Дверцу перекосило, стойка ушла назад сантиметров на десять, торпеду порвало, но приборы светятся! Выгрузились, блин, жопой в сосновые иголки. Ноги совсем ослабели, не могу встать. Хорошо еще сумрачно, не так заметно, как я в бабу превращаюсь.

— Слышь, старый! — говорю. — Шо ты мне пургу гонишь? Где люди с той машины, с которой мы поцеловались? Я гадом буду, сама она уехать не смогла бы после такого лобового...

— Нет никого, — говорит Дед. — Там стекло.

И помог мне вертикаль принять. С минуту я пялился на пустую дорогу. Никакой тачкой впереди и не пахло, и заховать ее было негде. Нас окружали плоский, как стол, черничный склон, и шеренги редких сосен. Мне почудилось, что вдали, над кронами, пролетел розовый аэростат, но когда я глянул еще раз, ничего там не летало.

Померещилось, видать...

«Мерседес» застыл с разбитой мордой посреди ровной тропы. Судя по вскопанным колеям от колес меня отшвырнуло назад на пару метров и развернуло боком. Багажником я ткнулся в кочку и потому не слетел на обочину. Все могло бы закончиться полным абзацем, но повезло. Офигительно повезло, подумал я и снова рюхнулся на задницу. Сижу, пузыри пускаю и чувствую, что скоро опять вырублюсь. Мутило сильно, ребра ныли так, что не вдохнуть, и словно хрустнуло что-то в голове. И ноги не держали, хоть тресни.

Старикан не соврал, там было стекло.

Я его не сразу разглядел, потому что повернулся неловко и от боли в плече едва сознание не потерял. А еще я решил, что оглох, такая тишина повисла. Ни дятла, ни кукушки долбаной, ни ветерка, чтобы шумело по верхам. Стекло отсвечивало самую капельку, если смотреть против солнца. Оно поднималось выше деревьев, уж не знаю, насколько высоко, и потихоньку сползало по склону. Оно пропускало сквозь себя деревья и кусты, и камни, но почему-то отшвырнуло мою тачку. Или меня вместе с тачкой. Стеклянная, блин, стена. Только замечать ее сразу я навострился гораздо позже.

— Взгляните, если вас не затруднит, — позвал истопник, а сам ползает на коленках посреди дороги. — Вы согласны, что стукнулись здесь?

Хоть убей, я не врубался, чего от меня старый хрыч добивается. Я повернул шею, чтобы посмотреть на «мерс». Кажется, я ее поворачивал минут десять. Глядел на любимого железного, блин, коня и думал, что на такой тачке мне до города не доехать. Удар пришелся не совсем в лоб, левый амортизатор накрылся однозначно, и шаровая держалась чудом. Арку буквально притерло к резине, крыло смялось гармошкой, из-под капота стучали подозрительно черные капли. Гидроусилителю пришел кабздец, радиатор активно удобрял дорогу кипящим антифризом, и воняло этой грушевой дрянью для поливки стекол. Даже запах кофе перебило. Хорошая была машина.

Я выплюнул юшку и на полусогнутых заковылял к Деду. По пути чуть не стошнило, и мухи перед глазами прыгали.

Шмякнулся я именно там, где он показывал, без базара! Среди шишек и корней куски бампера валялись и остатки фар. Только обо что шмякнулся — непонятно.

— Стекло, — сказал Дед. — Оно разбегается, но вы его догнали.

— Разбегается? — на всякий случай я снова присел. И подальше от старикана отодвинулся. Я еще не вполне окреп, чтобы отбиться от умалишенного.

— Согласен, термин неточен, и недостаточно данных, чтобы утверждать с уверенностью, — резво заквохтал Дед. — Я слежу за ним не так давно. Где-то оно удаляется от условного центра со скоростью бегущего человека, а где-то тащится по крошке в час. Несомненно одно: это граница некоей области либо зоны, и зона расширяется, имея центр примерно в районе северной оконечности Белого озера...