— «Потом» не будет, — отрезал водолаз Гриша. — Жан, давай я слева зайду...
— Нет, нет, господин Белкин абсолютно прав, заметался Мартынюк. — Мы обязаны взять на учет каждого человека, чтобы потом спросить за каждого, кто пострадал...
— Опять ты лезешь? Секретарш своих переписывай! — возмутилась Маркеловна, но тут же потеряла к депутату интерес.
— Тихо, да заткнитесь вы!
Из-за гаража донеслись голоса. Все пригнулись, Комаров щелкнул обоймой, Гриша приложил щеку к прикладу. Мы с Мартынюком остались в меньшинстве.
— Жан, может, сперва по-хорошему? — «Спортсмен» чуть ли не силой запихнул жену в щель между драными тракторными скатами, сунул ей в руки две пластиковые бутыли. — Ты сиди тут, не лезь!
— По-хорошему я уже получил тут по роже, — угрюмо признался Жан. — Сержант, твои предложения?
«Яцко, — повторил я себе. — Вениамин... Или иначе?»
Голоса стали громче, там явно ругались. Вероятно, они слышали выстрелы и теперь спорили, кто пойдет проверять.
— Вы знаете, доктор, у меня такое впечатление, будто мы герои вестерна, — вполголоса поделился депутат. — Ружья, пистолеты, воинственные женщины... Это нелепо, я мечтаю проснуться... Я нашел в кармане квитанцию; как вы говорите, Яценко?...
Я хотел ответить, как-то его подбодрить, чтобы. Мне пришло в голову — этот трясущийся, серый, бульдогообразный человек, он не такой уж гадкий, он просто клерк, винтик, и вынужден отдуваться за всю государственную машину. В глазах наших чересчур расторопных бизнесменов Мартынюк олицетворял все грехи партии, полный бред!
Но за меня ответил Комаров.
— Мои предложения? — рассмеялся сержант. Затем легко вскочил, просто встал с колена и пошел вперед, прямо ко входу столовой, где гомонили строители.
— Блин, задержите же его!..
Гриша матюкнулся, рванул следом. Прятаться уже не было смысла, мы все рванули. Здание столовой пионерлагеря не отличалось архитектурными излишествами, бурая коробка с фанерными затычками вместо окон. У крыльца, перед парадным плацем, понурился безголовый гипсовый пионер. Его голова вместе с прижатым к губам горном болталась на ржавом пруте. Дальше, слева и справа, как шеренга пьяных сверхсрочников, торчали вдоль поребриков покосившиеся щиты с выцветшими счастливыми улыбками. Посреди плаца сиротливо торчал ржавый шест; вместо флага его верхушку венчали два сдувшихся воздушных шарика. Здесь когда-то доблестно маршировали юные строители коммунизма, да.
Человек шесть молодых мужчин развернулись, как будто... Будто ждали. Кружок их распался, словно распрямилась пружина. Молдаване, смуглые, озабоченные, глаза в кучку, нервы на пределе, в руках ножи. Мы наступали удачно, если можно так выразиться; молдаванам бил в зрачки восход. Они видели человека в милицейской форме, очень близко. За ним бежали другие, с ружьями.
— Гриша, Жан, задержите же его! — на бегу выдохнул я.
В сторонке, на крыльце, появились две женщины, одна тут же метнулась внутрь, другая прижала к животу мальчика лет пяти. Кажется, кроме ножей мелькнул длинный ствол.
— Что твари черножопые, оборзели вконец? — спросил молдаван сержант.
Я впитал его оживление, его браваду, и замер, потому что. Комаров соскочил, сорвался за кромку. Его еще можно было вытащить, но Комарову там нравилось. Я почувствовал, как ему легко и свободно, молодому и сильному, как, наконец, лопнули ремни, державшие его на кромке.
Комаров выстрелил дважды.
С крыльца выстрелили в ответ.
13
Меня в набег, естественно, не пригласили. И слава богу; скорее всего, старый дурень кинулся бы под пули! А Рымаря, кстати, с его неврастеничными женщинами затормозило только ружье Валентина. |