– Да, так что бы сделали вы?

Он сел, где стоял – прямо на склон.

– Я сказал бы им, что худшее позади. Что время самобичеваний кончилось. Приказал бы вспомнить о гордости. Смириться с судьбой и набраться мужества. Мы мерзнем зимой – и будем еще больше мерзнуть в будущем. Поэтому надо объединиться с соседями, хотя бы по Северному полушарию, и организовать массовое переселение людей. Ограничиваться одним ребенком у супругов. Забыть о ностальгии по добрым старым временам, не оплакивать горькую долю и не сопротивляться неизбежному. Хватит стенать о вчерашнем дне, он не вернется. Пусть заботятся о будущем. Пусть думают о лучшем и живут для лучшего – так они излечатся от неврозов тысячелетия. Я сказал бы им: дети ваших детей будут жить лучше, чем ваши предки. Конечно, если мы уже сейчас позаботимся о них. И прежде всего – если перестанем трястись над ними. Следующие поколения должны вырасти закаленными. Следует воспитывать детей так, чтобы они могли гордиться делами рук своих, а не оплакивать наследство отцов. Всем американцам, независимо от возраста, я сказал бы: нельзя легко отказываться от того, что было создано тяжким трудом поколений. Этим от беды не откупишься. Тот, кто готов без конца откупаться от врага, никогда не победит.

– Допустим. Из вас вышел бы специалист по пропаганде: вы знаете, как вселять оптимизм, – задумчиво сказала она. – Но все это не так уж оригинально.

– Конечно, нет! – воскликнул он раздраженно. – Вечные ценности не бывают оригинальными. А почему вы ищете оригинальности, скажите на милость? Как часто люди восхищаются старыми и пошлыми истинами лишь из-за оригинальной упаковки, в которой их преподносят ловкие ребята.

– Согласна. Я не спорю с вами, успокойтесь. Продолжайте, прошу вас. Продолжайте.

Он оттаял:

– Я сказал бы людям, что их любят. Вот чего им особенно не хватает: знать, что их любят. Правительство квалифицированно, предусмотрительно и даже самоотверженно, но любовь для администраторов – нечто эфемерное. Следом за правительством и простой человек перестает говорить своей жене или своему начальнику, что любит их. Зачем, дескать говорить о том, что само собой подразумевается? Но, господи, мы ведь все хотим слышать, что нас любят. От этих слов светлее на душе! Вот и я сказал бы им: вы любимы. Вы вовсе не погрязли в грехах, как вас убеждают; вас не за что презирать; у вас есть все, чтобы спасти себя и мир.

– Не дожидаясь райского блаженства?

– Да. Я объяснил бы им, что Бог послал их в этот мир вовсе не для того, чтобы они дожидались здесь смерти. Ожидая блаженства неземного они обкрадывают себя… Джудит, когда люди обращаются ко мне за помощью, они смотрят на меня с мольбой и надеждой, и помочь им легко. А когда на меня смотрите вы, я чувствую себя, будто под микроскопом. И даже не могу объяснить себе, что заставляет меня вытерпеть это. Ведь вам не интересны мои рассуждения о Боге или о человеке. Что же вас интересует? Какие люди, мысли, поступки? Зачем вы приглядываетесь ко мне? Такое ощущение, будто вы знаете обо мне слишком много, тогда как я о вас – ничего.

– Я хочу, чтобы этот мир вернулся в нормальное состояние, – холодно сказала она. – Пусть даже не весь мир. Хотя бы Америка.

– Охотно верю. Но это не ответ.

– Придет время, и я отвечу. Но пока дело не во мне, а в вас.

– Почему?

– Объясню, как только узнаю о вас все, что должна узнать.

– Хорошо. Если вам так уж нужно, необходимы ярлыки… Назовите меня так: Тот, Кто Возделывает Пашню. Тот, кто верит, что мир можно улучшить, полагаясь больше на силы человека, нежели на помощь Божью.