|
Другие воспевали технически идеальный мир и готовились жить в этом железном раю. Однако, новое тысячелетие принесло боль и бессилие. Жизнь еще более жестока к людям, и чем в какие-либо иные времена. Планета быстро остывала, и никто не знает – почему. Конечно, тут же нашлись мудрецы, готовые порассуждать об атмосферных слоях, перемещающихся магнитных полях, росте солнечной активности и изменении наклона земной оси. Но все это – болтология. Они уверяют, что вот-вот – через какие-нибудь десятки или сотни лет – наберут достаточно данных, чтобы объяснить, почему мы попали в новый ледниковый период. На самом деле знает об этом разве что сам Бог. Единственное, в чем можно быть уверенным – то, что продолжаться наши муки будут довольно долго. Впрочем, с точки зрения вечности одно-два тысячелетия – пустяк… Территория, пригодная для жизни, все сжимается. Вода, вместо того, чтобы напоить нас, превращается в ледовые шапки на полюсах. А населения все еще слишком много, чтобы всем хватило скудных ресурсов. Вот что принесло нам третье тысячелетие. И как мы можем выйти из положения, если даже не умеем объяснить случившееся?
Он пожал плечами и помолчал, чтобы слушатели могли оценить сказанное. Доктор всегда угадывал, где нужно сделать паузу. Продолжал он уже мягче: – Нельзя сказать, что мы, американцы, были слишком бестактны по отношению к остальному миру. Просто мы забыли, что такое голод. И голодные объединились против нас. Предоставив США право разрастаться, они тем временем создали для себя – в силу необходимости – программу сокращения численности населения. Четыре поколения должны были ограничиться рождением одного ребенка в семье, последующие – максимум двух. Мы одни на планете держались особняком. Затем наступило прозрение. Выяснилось, что мы уже не так богаты, чтобы противостоять остальному миру. Даже в апогее своей славы мы остро нуждались кое в чем – в силе духа. Но откуда было ей взяться, если наш народ выжег себе мозги наркотиками, сердце – сексом без любви, душу – страстью к вещам… Когда европейское сообщество – как мы ни старались это предотвратить – сблизилось с арабским миром, ничего не оставалось, как сесть за стол переговоров в Дели. – Никогда не поверю, что нам оставалось или подписать договор, или умереть, – проговорила Мама сквозь слезы. – Просто старый Гус Роум продал нас за Нобелевскую премию. – Мама, ты – как все твое поколение… Неужели ты не понимаешь, что именно вы в ответе за капитуляцию? Да, да, да! А моему поколению досталось собирать по крохам богатство, издавать законы… чтобы возродить то, что было Америкой – было и будет. Вы были отравлены гордыней. Во мне же нет ее, нет ни капли. Почему же я должен судить, прав ли был Гус Роус, отдавая нас на растерзание в Дели вместо того, чтобы ввергнуть нас в войну, в которой нельзя было победить? Спокойней, спокойней, Джошуа… Он с силой потер пылающее лицо ладонями и потряс головой, стряхивая напряжение. И опять зашагал по комнате – только медленнее. Но глаза его все так же сверкали. – Почему – я? Разве я судья этому миру? Я – человек из Холломана. Разве Холломан – центр мира? Нет, это всего лишь один из тысячи старых промышленных городов, ставших захолустным. Он еще хранит тепло жилья, но уже ждет гибели – под натиском сначала бульдозеров, потом – лесов. Принято считать, что у нас есть еще в запасе несколько веков, прежде чем ледники заявятся сюда. Времени как раз хватит, чтобы развалины поросли лесом… Но когда-то… когда-то Холломан обрастал плотью – пишущими машинками и подъемными кранами, скальпелями и клавишами, он строился, учился говорить, обретал знания. Он появился из хаоса и превратил хаос в музыку… Холломан поторапливал третье тысячелетие и сам подготавливал его. |
