Я нашел место для парковки и вошел следом за Джоном Бимом и его дочерью в здание, на котором светилась неоновая вывеска. Там было полно студентов, всем лет около двадцати, за несколькими исключениями – одни мужчины. Помещения внутри колледжа выглядели стандартно, за одним странный исключением: на оштукатуренных стенах кремового цвета и буквально везде, куда бы ни падал ваш взгляд, были изречения, написанные черной краской. Они показались мне несколько неуместными: «Окажи Услугу Своим Друзьям, какую Хотел Получить бы Сам», «Кто Рано Ложится и Рано Встает – Богатство Того Непрерывно Растет», «Кто Больше Сказал, Тот Быстрее Продал».

Что это – медицинское училище для мануальных терапевтов или школа обучения для торговцев бритвами Бармэ? Мэри Энн, должно быть, поняв, о чем я думаю, состроила мне гримасу и отрицательно покачала головой, давая понять, что говорить на это тему с отцом не стоит.

Мы поднялись на лифте на верхний этаж, двери открылись прямо в радиостанцию; здешний интерьер удивлял не меньше, чем исписанные изречениями стены внизу: более всего это напоминало охотничий домик. С потолка на цепях свисала тяжелая деревянная колода, на которой было выжжено волнистыми буквами: «Приемная». Потолок тоже пересекало несколько древесных стволов. Выложенная деревом и кирпичом комната была буквально увешена фотографиями знаменитостей как местных, так и национальных, в уродливых, грубо сработанных рамках. Очевидно, ожидалось, что гости усядутся на скамьи сделанные из покрытых лаком древесных сучьев и ветвей. И среди всей этой неотесанной дребедени висело электрическое табло с горящими красными буквами, требовавшее «Тишина» и как-то неуверенно напоминавшее о том, что на дворе сейчас двадцатый век.

На этот раз Джон Бим заметил, что я насмешливо ухмыляюсь, потому что как будто слегка смутился и, обводя рукой помещение, сказал:

– Джей очень эксцентричен.

Конечно, он имел в виду Джея Палмера, директора школы и радиостанции, и если судить по тому, что Бим сказал это вполголоса (и не только из-за знака «Тишина»), то о том, что Джей был эксцентричен, похоже, нельзя было говорить открыто, или, по крайней мере, громко.

Секретаря на месте не было, но мы прождали совсем недолго, когда через прямоугольное окно, на первый взгляд казавшееся просто еще одним (правда, огромным) фото на стене, выглянуло довольно красивое, оживленное лицо молодого человека в очках, с виду – типичного студента. Он был одет в коричневый костюм и зеленый галстук.

Юноша вошел в комнату, двигаясь с уверенностью спортсмена, и Мэри Энн заулыбалась ему. Он ответил ей смущенной улыбкой. Когда он протянул руку мне, его улыбка сделалась кислой.

– Догадываюсь, что вы из Чикаго, – сказал он.

– Совершенно верно, – подтвердил я.

– Я там пытался найти работу, – пояснил он. – Сказали, что мне нужно попробовать сначала на станции в провинции. – Он усмехнулся и кивнул на дерево над головой. – Так что я поймал их на слове.

Бим положил руку юноше на плечо и сказал:

– Нейт Геллер. Этот молодой человек – Датч Риган. Он наш ведущий спортивный комментатор. Собственно, мы переводим его в отделение нашей станции Даббл-Ю. Оу. Си в Де-Мойне уже через несколько недель.

– Рад с вами познакомиться, Датч, – сказал я, и мы обменялись рукопожатием (да он и в самом деле был спортсменом). – Надеюсь, мы вам не помешаем.

– Я выхожу в эфир через пятнадцать минут, – пояснил он.

Бим познакомил Ригана с Мэри Энн, на которую (совершенно очевидно) красивый малый произвел неизгладимое впечатление.

– Мистер Бим сказал, что вы пришли поговорить о его сыне, – поправляя очки, сказал Риган, – но я Джимми не знал.