– Постараюсь тебя не опечалить.

– Опечалить? Поверь мне, я просыпалась и в куда худших ситуациях. Один мертвец точно не испортит моего настроения.

Уже через минуту она уснула, задышав глубоко и медленно, оставив Тэо прислушиваться к вою ветра.

На ресницах акробата лежал иней. Лавиани хотела разбудить его, но посмотрела на бледное лицо и решила, что лишние полчаса сна парню точно не помешают.

Выбиралась она наружу ползком, руками разбрасывая снег. Плечами потревожила отяжелевшие ветки, и те тут же отомстили, обрушив на спину целый сугроб. Ругаясь про себя, она оглядела лес. Ровные стволы высоченных деревьев уходили ввысь и терялись в низком облаке, точно сонный кит ползущем над ней и застрявшем в лесу.

Лавиани обошла логово по кругу сперва раз, затем, отойдя немного подальше, сделала еще круг, внимательно рассматривая нетронутый снег. Никаких следов, даже заячьих. Это ее целиком и полностью устраивало.

Затем она направилась к тракту. Последние два десятка ярдов кралась, согнувшись вдвое, кое-где подползая на животе, чтобы не задевать отяжелевшие от снега ветви.

Женщина лежала, глядя на перекресток пустынной дороги, надежно укрытая от посторонних глаз кустарником, больше напоминавшим ледяную стену. Сойка сама не знала, что хочет увидеть.

Солнце медленно поднималось, и верхушки елей окрасились сочным розовым светом. Когда холод проник ей под куртку и она собралась уходить, в ушах слабо зазвенело, и Лавиани застыла, потрясенная тем, что ощутила. Парализованная этим знанием.

Вжалась в снег еще сильнее, словно лиса, прячущаяся от собак, заставила себя успокоить дыхание, задышала ровно и медленно.

Она ничто. Мертвое на мертвом. Снег снега. У нее нет сердца, нет горячей крови и теплого дыхания. Она не чувствует, у нее нет эмоций, нет мыслей, прошлого и даже будущего. Этот мир никогда не знал ее, а потому ничем не мог помочь тем, кто сейчас приближался по тракту к ее укрытию.

Лишь спасительный звон в ушах никуда не делся. Бился на границе сознания точно муха, запутавшаяся в паутине.

Всадников было семеро. Все при оружии, в хорошей, теплой одежде, на сытых крупных лошадях алагорской породы. Они шли тротом, и мерные удары копыт далеко разносились по заиндевевшему лесу. Люди не боялись, что их услышат ловчие, которыми сейчас кишели окрестности, а это говорило о многом.

Один ехал без капюшона, и Лавиани прекрасно разглядела на его лысой башке темно-синюю татуировку каторжника. За ним следовала женщина – крепко сбитая, похожая на мужчину, вооруженная коротким восточным луком. Третьим был худой тип с топором. За ним еще одна женщина – в дорогой одежде, но лица сойка не разглядела. Стремя в стремя с ней скакал бледный алагорец. Но эта пятерка не привлекла особого внимания Лавиани.

Куда хуже были двое последних. Тот, из-под капюшона которого торчала седая борода, вне всякого сомнения, был такой же, как она. Сойка. Звон в ушах ее не обманывал.

Сегу. Вот его имя.

Лица лидера отряда она не видела. Да ей этого и не требовалось. По посадке в седле, наклону головы и тому, как он жестко правил лошадью, было понятно, кто это.

Шрев.

Последний человек в этом мире, с кем бы она хотела встречаться.

На перекрестке всадники разделились. Обе сойки, благородная дама и ее сопровождающий отправились на запад, а троица повернула на север.