В ноге пульсировала острая боль, ныл бок, саднило скулу… наверняка на теле наберется еще десяток более или менее серьезных ран. Пока человек находится в состоянии боевого транса, пока на него действует магия Знака Последней Надежды, он не чувствует боли, и даже травмы, способные заставить иного умереть от болевого шока, не окажут на зачарованного бойца видимого действия. Зато потом, когда магия уйдет…

Темплар лежал, чувствуя, как сочится из ран кровь, унося с собой саму жизнь, и отрешенно думал, как же неудачно сложилась эта экспедиция. Артефакт, правда, удалось унести буквально из‑под носа Империи, оставив этому ублюдку Регнару пещеру с бесценными записями Сиксты. Но вот что дальше? Где они сейчас находятся? Непохоже, чтобы вокруг были люди, иначе к двоим раненым давно уже кто‑то подошел бы… и не бывает в городах россыпей столь острых камней, да еще — это он кое‑как разглядел — перевитых пожухлой травой… Значит, они где‑то в степи или в лесу. Когда он умрет — а он умрет, несомненно, то камень так и останется лежать здесь. Если, конечно, не удастся уговорить Синтию, чтобы она взяла кристалл и летела с ним в Цитадель. Так ведь она откажется, во всяком случае, пока он жив. Да и сможет ли вампирочка лететь? Раны, нанесенные серебром, не заживают так же легко, как обычные… Он мог бы помочь ей, но сил уже не осталось. Ни на что. Шенк не строил иллюзий, он понимал, что не доживет и до заката, он не дожил бы, даже если бы не получил в бою ни единой царапины. Двойной вызов Знака — смерть верная.

Рядом послышалось тяжелое, хрипящее дыхание. Чья‑то рука стиснула его пальцы, послышался знакомый голос… но слов было не разобрать.

— Я не… слышу… — Он выговорил эти слова с трудом, чувствуя, с какой натугой ворочается язык, даже не будучи уверенным, что она поймет, Но девушка разобрала еле слышный шепот, ее рука, горячая, сильная, еще крепче стиснула его ладонь.

— Шенк, очнись, приди в себя!

Звук ее голоса, требовательного, повелевающего, заставил темплара вынырнуть из забытья. Он сосредоточился, пытаясь вникнуть в смысл слов. И даже сумел слабо, уголками губ, улыбнуться.

— Да, Травинка, я слышу…

— Не вздумай умирать! — почти крикнула она.

Сквозь туман, застилающий глаза, проступило ее бледное лицо. В глазах, распахнутых куда шире обычного, огромных, невероятно красивых, плескался даже не страх — ужас, всепоглощающий ужас, — и Шенк понимал, что девушка боится не за себя — за него, и только за него.

— Прости, девочка… — Его голос немного окреп, но темплар знал, что это ненадолго. Пара часов от силы, и все будет кончено. — Прости, я… оказался плохим… защитником.

— Шенк, нет!

По ее щеке скатилась слеза, затем еще одна и еще. Она трясла, тормошила его, даже не замечая, что от этих резких движений раны сильнее кровоточат, а значит, и приближается конец. Но конец и так был неизбежен. И она знала это, знала, что ни у одного столь изрубленного человека нет ни единого шанса выжить… ни у одного обычного человека.

— Не умирай, молю…

— Всему свой срок, Син… — Он закашлялся, капли крови брызнули на ее руки. — Ты должна… нет, послушай, не перебивай… ты должна отнести артефакт в Цитадель. Иначе все… зря.

Ее лицо вдруг странно изменилось — разом повзрослело, стало тверже, как будто бы девушка приняла какое‑то решение и теперь намеревалась следовать ему, невзирая на любые препятствия.