— Что пишет Таймон? — спросил Рег, переходя к цели. — Я поверил только его клятвенному заявлению, что игра стоит свеч. Он заинтриговал меня и умолчал о сущности, честно сообщив, что боится с моей стороны резкой и преждевременной критики. Я выехал позабавиться, а может быть и получить неожиданную награду. Скучно ездить наверняка.

— Его планы? — Глед натянуто рассмеялся; бессознательное толкало доктора воплотить в словах то, что в размахе его ревнивой воли подлежало истреблению. — Фейерверк роскоши и благодеяний. Чудесная местность, два или три отеля, одушевленных электричеством до последнего кирпича; мраморные бассейны, концерты — одним словом, выздоравливающий, по его идее, должен окунуться в самую радостную негу жизни. Он превратится в своеобразный музыкальный инструмент, из которого Таймон, электричество, солнце и Теллури будут извлекать обаятельные мелодии.

— Теллури, — повторил Рег, — я не знаю такого слова.

— Да, вы не переведете его. — Глед бросил невольный взгляд на белое пятно второго письма Таймона; казалось, оно жгло самый воздух, делая его тяжелым и душным. — Таймон запомнил это слово в глубине Африки. Значение его неизвестно. Анализ минеральной воды, о которой идет речь, показал присутствие в ее составе неизвестного элемента. Темное слово и темное вещество почему-то стали нераздельны в воображении Таймона. «Пусть будет Теллури», — сказал он. Я не имел причины протестовать.

— Я слушаю, — сказал Рег.

— Таймон открыл Теллури, заблудившись, миль за сто от Южного порта, во время одной экскурсии. Источник окружен хаосом болот и лесов; доступ к нему возможен только с помощью подробного описания дороги к этому месту. Таймон составлял это описание по мере того, как возвращался назад. Он тщательный человек. Конечно, за этим вы и приехали.

— Да. Он заявил, что им забыт путь к богатству и уважению.

— Да? — Глед щелкнул пальцами. — Я попытаюсь передать вам личные впечатления Таймона.

Он сыпал быстрыми, тщательно округленными фразами. Его сухой голос напоминал стук палок. Но Рег отметил в этом сухом перечне примет Теллури все, что принадлежит действительно зрению и восторгу.

Кабинет Гледа рассыпался: Рег видел тусклые, желтые холмы в кайме черных скал кварца; пятнами серо-зеленого мха пестрили их углубления и расщелины; фиолетовая поросль мелких цветов пустыни взбегала из низин на эти голые возвышения, теряясь бесчисленными оттенками в сухом желтом блеске; холмы напоминали золотые шары, брошенные в складки цветного бархата; там, где фиолетовые ковры окружали скалы, кривились серые стволы неизвестных деревьев с горизонтально вытянутыми огромными листьями; в совершенной тишине воздуха листья, казалось, стремительно и напряженно рвались к далекому горизонту, притягиваемые неизвестной силой, придавая пейзажу выражение окаменевшего в зените своем усилия. Стальной цвет неба носил тревожный оттенок бурной погоды; запах нагретой земли мешался с запахом хрупких водянистых стеблей и венчиков, полных дремоты. Из выпуклой горбины скалы, сиявшей тенистой холодной трещиной, лился широкий поток воды совершенно синего цвета, русло его блестело сквозь влагу голубоватыми камнями; вода уходила в природный, неправильный водоем, где тень выступивших к середине краев почвы делала синеву черной, подобно жидкой смоле в голубом свете.

Все это было чуждо земле, приближая воображение к пейзажам иной планеты. Глед смолк. Рег с сожалением покачал головой.

— Пожалуй, для больницы это было бы чересчур. Мне жаль этих мелких, фиолетовых цветов и странных деревьев, обреченных на службу параличам. А действие?

— Он говорит, что выкупался из любопытства, а затем выкупался второй раз, так как жгучий холод источника превратил его тело из утомленного продолжительным, полуголодным скитаньем в бархатное и легкое.