Тогда Блейсдел, видя, что ему никто не собирается помогать, стал мало-помалу закипать и выходить из себя. Начал обвинять направо и налево в предательстве, уличать в измене, разоблачать в потакании преступникам. Всякому известен нрав Эмахо Фероксибуса, Старейшины Казнокрадов на Четырехлистнике – трусом его никак не назовешь, да и обычаи блюдет как никто другой. И вот он выступает и говорит Баркану Блейсделу придержать язык. Если, говорит, кто решил убраться с плотов, так скатертью дорога! А вносить лишнюю смуту в народ и втравливать его в гражданские войны негоже. Главное, дескать, – это и дальше жить, свято соблюдая обычаи, а всякие отщепенцы пусть хоть пропадом пропади! Блейсдел ему: «Ты думаешь, что если отвернешься от зла, то оно обойдет тебя стороной?» А тот смеется ему в лицо: «Раз они такое зло, – говорит, – то как ты ушел от них живым? Ведь ты по всем своим делам давно заработал у них смертный приговор – а все-таки до сих пор дышишь. Почему они тебя не утопили?» Баркан Блейсдел пошел тогда на попятный: дескать, они рассчитывали, что если не получится самим заманить крагена, то они воспользуются Сводником. Для того, мол, его и выкрали с плота.

Эмахо Фероксибус на этом смолк, и собрание так и кончилось ничем. Баркан Блейсдел решил собрать вечером всех Сводников. Тогда я вернулся к своим ребятам и рассказал все Барвею и Майблу. Барвей, как вам известно, ныряльщик. Так что мы решили, вспомнив о том, как устроены дома у Сводников, использовать его искусство по назначению. Ну а дальше он расскажет лучше, чем я. И Барвей приступил к продолжению рассказа. Он был годом-двумя младше Генри Бастафа, опытный гребец и глубоководный охотник. Зазывала по касте, он взял себе жену из клана Казнокрадов, чем изрядно повысил свой социальный статус. Говорил он неторопливо и сдержанно.

– Солнце стояло еще высоко. Я подплыл к хижине Вринка Смата, надел очки и нырнул под плот. Не знаю, многим ли здесь доводилось плавать под плотами, но это замечательное зрелище. Вода густо-синяя, глаз радуется, над головой она светлее, а в глубине уходит в черноту, и стебли тростника теряются в этой черноте.

Хижина Смата находится примерно в семидесяти пяти ярдах от края плота. Я без труда преодолел это расстояние. Но на возвращение воздуха у меня бы уже не хватило. Впрочем, мне удалось вовремя найти квадратное отверстие, выводившее как раз туда, куда нужно. Это была потайная комната, которая есть почти у каждого Сводника – с колодцем, куда они опускают свою трубу. Там я смог перевести дыхание. Из соседней комнаты доносились голоса. В это время в потайную комнату вошел хозяин. Он стал шевелить трубой и услышал подозрительные звуки под водой – это были удары моего сердца. Я предусмотрительно отплыл подальше и когда он ушел, вынырнул снова. Затем я слышал, как он жалуется своей супруге на то, что так некстати вернулся Баркан Блейсдел. Потом в его дом стали собираться гости. Последним вошел Блейсдел. Он с порога обратился к Вринку Смату:

«Стражу выставили?»

«Четверо учеников караулят за дверью с фонарями. Они не пропустят ни единой живой души».

«Хорошо, – сказал Блейсдел. – Нам предстоит обсудить один чрезвычайно важный вопрос».

Потом было совещание. Баркан Блейсдел выдвинул идею: создать ополчение так называемых «защитников»…

– Защитников кого? – перебил его Склар Хаст.

– Крагена и народа плотов, разумеется. Как он выражался. «Там их всего тысяча, – говорил он. – Из них настоящих воинов, пригодных в бою, наберется с пять сотен.

Поэтому нам достаточно набрать тысячу здоровых и сильных, преданных людей из молодежи. Мы обучим их обращаться с оружием, подготовим их как следует, в том числе и морально, для борьбы с врагом, так чтобы они стали дисциплинированными и безжалостными бойцами, а затем пошлем против мятежников.