— Я не так легко пугаюсь и не намерена ничего больше отвечать вам.

По его лицу пробежала как бы молния, но он не сделал ни малейшего движения и, по-видимому, не намеревался покинуть свой пост.

— Поневоле я должен признать, себя удовлетворенным этим, сказал он, наконец, с юмором. — Но вспомните, что Моисей, услышав журчание вызванного им источника, не остановился на этом... Я хотя и не имею никакого законного основания, кроме присущей всем любви к ближнему, однако осмеливаюсь обратиться к вашей доброте. Будьте так же любезны, как добрая фея, исполнившая три желания бедного человека, ответьте мне на три вопроса.

Ей потребовалось много самообладания, чтобы не заразиться его юмором. Она при этом оригинальном предложении охотнее всего рассмеялась бы ему в лицо, но этого не должно было делать ни в каком случае относительно враждебного соседа. Его следовало навсегда удержать в надлежащих границах серьезностью и холодностью. Она повернулась к нему спиной, сняла со стены одну из картин и, стирая пыль с ее рамки, возразила равнодушно:

— А что вы предложили бы мне за то, что я исполню ваше желание?

— Ну, может быть — по выражению вашего лица, я не сомневаюсь, что вам было бы всего желательнее, — может быть, обещание тотчас же уйти и оставить вас одну.

— Хорошо.

— Но, само собой разумеется, что оно действительно только на сегодня.

— Но я не вижу возможности нам опять встретиться.

— Представьте мне позаботиться об этом.

— Как вам угодно; что касается меня, я постараюсь всегда избегать этого.

Старая Дора была права, уверяя, что он страшно сердит. Яркая краска покрыла его лицо, между тем как он крепко сжал губы, точно старался удержать поток гневных слов. Он отступил на шаг, сорвал с оказавшегося поблизости розового куста два цветка, измял их в крепко сжатой руке и бросил на землю.

Лили со страхом смотрела на него. Она его оскорбила... Как глупо! Раскаиваться в том, что резко ответила человеку, который так ужасно обижал тетю Варю, а потому и не заслуживал никакой пощады. Очень неблагоразумно было с его стороны вступать в разговор с ней, стоявшей на стороне его оскорбленной соседки. Благодаря такому рассуждению она снова приготовилась к борьбе и, не обращая внимания на то, что он все еще стоит здесь, сняла со стены другую картину. Но и это не испугало его. Он, казалось, подавил свой гнев и подошел ближе, рассматривая свою красивую сильную руку, на которой выступила капля крови.

— Вот видите, — сказал он, вынимая из руки шипы розы, — как плохо применяются нравоучения, — ведь нравоучительные слова: «нет розы без шипов», стоят в каждой прописи... Но кто думает о том, — взор его скользнул по куклам, лежавшим на столе, и на губах мелькнула насмешливая улыбка, — что язык так может ужалить, в то время как руки заняты таким детским невинным делом! Вам может показаться непонятным, — продолжал он после минутного молчания, — что после вашего замечания я еще теряю слова, но три вопроса слишком дорого куплены мной, чтобы отказаться от них... На первый вы уже ответили, теперь я очень желал бы знать, родственница ли вы надворной советницы Фальк, а следовательно, и Дорнам?

— Нет.

— Так почему же вы питаете ко мне фамильную ненависть, как будто вы ближайший потомок старого Эриха Дорна?

Она с удивлением посмотрела на него. Этот варвар не понимал даже, что несколько минут тому назад он провинился в непростительной грубости. Прочел ли он эту мысль на ее лице, получившем какое-то особенное выражение негодования, только он протянул руку, как бы затем, чтобы удержать готовые сорваться с ее губ слова.