– Мне его Жюстен подарил, – нашла в себе смелость объяснить Элизабет, всхлипывая.

В крепких объятиях отца она чувствовала себя в безопасности. Настолько, что добавила:

– Жюстен – хороший, не такой, как другие…

– Что это я слышу? – недоверчиво переспросила бабка. – Ты лжешь, девочка, а это очень скверная привычка. В замке никакого Жюстена нет.

– Есть! Это маленький мальчик, племянник Мадлен. Он меня утешал!

– Святые Небеса! Элизабет, ты все это придумала! – возмутилась Адела. – Я прекрасно осведомлена о родственных связях своей прислуги. Ни братьев, ни сестер у Мадлен нет, значит, не может быть и племянника. К тому же в нашем доме вообще нет маленьких мальчиков. Ты сочиняешь, мое бедное дитя. Что ж, будем надеяться, у нас получится снова заснуть.

– Мама, тебе отдать этого оловянного солдатика? – спросила Катрин.

– Не нужно. Коллекция уже давно не полная, так что пусть твоя дочка его забирает.

Элизабет уткнулась лбом в отцовскую шею, и тот еще крепче прижал ее к себе, поцеловал в шелковистые волосы.

– Милая, врать нехорошо, – сказала Катрин. – Этот мальчик, Жюстен, тебе, наверное, приснился.

Отвечать девочке не захотелось. Она прекрасно понимала разницу между сном, кошмаром и реальным миром, когда ты бодрствуешь, а не спишь. Ну и пусть родители не верят! Лишь бы разрешили лечь с ними, и тогда уже ничего плохого не случится…

2

Отъезд

Через четыре дня в Гавре, на рассвете, вторник, 19 октября 1886 года

Гийом помог жене выйти из вагона, после чего ссадил Элизабет, обхватив ее за талию. По железной дороге они доехали до самой пристани. Из гаврского порта в то время отплывало множество кораблей – и в Нью Йорк, и к другим далеким берегам.

– Смотрите, мои хорошие, – море! – воскликнул он, указывая на бескрайние синие, с вкраплениями серого просторы, протянувшиеся до самого горизонта. – И сколько чаек в небе! А там, посмотрите, четыре мачты «Шампани», это наше судно. Наверняка дожидается прилива.

– Господи, какая красота! – восхитилась Катрин.

Гийом в ходе своего странствования по Франции в рамках Компаньонажа  успел поработать в Бретани и окрестностях Ла Рошели. Он часто описывал жене бескрайний океан, как волны с шапками белой пены с шумом разбиваются о прибрежные скалы или накатывают на песчаный пляж.

– Элизабет, тебе хоть немножко полегчало? – спросил он у дочки. – Можешь быть спокойна, ты еще очень нескоро окажешься в поезде.

– Да, немножко, папочка. Так жалко, что я вдруг почувствовала себя плохо!

Супруги обменялись обеспокоенными взглядами. Состояние девочки их тревожило. На вокзале Сен Лазар перед посадкой на поезд она ни с того ни с сего разволновалась.

– Не хочу! – твердила Элизабет, побледнев как полотно, с расширенными от необъяснимого ужаса глазами.

И сколько они ее ни уговаривали, сколько ни спрашивали, почему она боится, девочка только дрожала, замкнувшись в себе. Отцу пришлось на руках внести ее в вагон. Эта грустная картина до сих пор стояла у Катрин перед глазами: ее обожаемое дитя сидит нахмурившись, с горестно сжатыми губками!

«Хорошо, что моя принцесса, стоило ей положить голову мне на колени, быстро успокоилась, – припомнила она. – Гийом прав, всему виной перемены в жизни, которые она по нашей вине переживает. Элизабет привязана к свекру, своему милому дедушке Туану, к дядям. Жан, самый младший, заплакал в момент прощания. Она это видела».

От размышлений Катрин отвлек нежный жест мужа: он погладил ее по щеке.

– Кати, здесь нам оставаться нельзя, мы мешаем другим пассажирам! – тихонько проговорил он.