Гийом, сам того не замечая, улыбнулся жене. Он любил Катрин всей душой. Привлеченный на первых порах ее яркой красотой и изяществом танагрской статуэтки , он не смог устоять перед очарованием ее душевных качеств, ума и жизненной силы.

– Мама, папа, этот спор меня утомляет! Мы обязательно вам напишем, обещаю! Гийом и я, мы мечтаем уехать, так почему вы противитесь?

У стола суетился дворецкий, позвякивая серебряными приборами и хрусталем. В дымоходах завывал ветер, и, хотя в каминах столовой и расположенной по соседству большой гостиной жарко пылал огонь, трудно было отделаться от ощущения, будто вокруг замка бродит стая волков.

Лужайки в парке скрылись за густой пеленой дождя, стекавшего по черепичным крышам, а уже оттуда, бурными потоками, – вниз, по цинковым сточным трубам.

– Господи, это уже не гроза, а настоящая буря! Вы должны заночевать здесь, – сказала Адела. – Уже почти ночь. Жером, передайте Мадлен, чтобы приготовила спальню. Пусть разведет огонь в камине, простыни согреет грелкой. А мадемуазель Элизабет пусть постелет в детской.

– Слушаюсь, мадам, – отвечал слуга.

– Мама, ты решаешь за нас, – резко заметила Катрин. – У экипажа, который мы одолжили у доктора, есть откидной верх из прорезиненной ткани, так что от дождя он нас защитит. И мы планировали вернуться на ночь к мсье Дюкену… Но я бы с удовольствием переночевала тут, ведь завтра нам предстоит прощание. И, быть может, настроение у всех будет получше.

Адела обрадовалась этой отсрочке. Несколько лишних часов могут изменить многое, даже если решение, казалось бы, уже принято…

Подали дижестивы  – вещь необходимую после жаркого из говядины, с поджаристой корочкой, с гарниром из белых грибов и картофеля, – и за столом на время воцарился мир. Потягивая черносмородиновый ликер, Гуго Ларош думал, как ему удержать дочь и внучку. Он отказывался представить их на борту корабля, и еще меньше – на улицах Нью Йорка.

– Гийом, зять мой, – начал он, отставляя пустой бокал, – приношу вам мои извинения. Но поставьте себя на мое место! Мы только только сели за стол, и вдруг вы объявляете, что через четыре дня отплываете в Америку из Гавра! Есть отчего расстроиться! Это серьезное предприятие, и я бы предпочел узнать о нем заранее, чтобы мы с вами и Катрин могли все обсудить. Но сделанного не вернешь. Я позволил себе резкие высказывания в ваш адрес, прошу меня простить.

– Я охотно прощаю вас, мсье Ларош.

– Поговорим начистоту. Когда вы только поженились, я злился и вел себя с вами соответственно. Но вы должны признать: я взял себя в руки, смирился с вашей любовью. Давайте вернемся к истокам всех проблем.

– Не понимаю, о чем вы.

– Что, если я предложу вам перспективу, возможность работать здесь, в поместье? Становитесь моим компаньоном, переезжайте в замок, благо комфортабельных комнат у нас множество. Наша дочь снова будет жить в привычной обстановке, родившийся ребенок получит все самое лучшее. Будем с вами работать вместе и делить прибыль.

Этого Катрин точно не ожидала. Отец, этот бескомпромиссный винодел, – и вдруг делает такое серьезное предложение зятю, которого презирает? Поверить невозможно!

«Гийом не сможет отказать, это было бы глупо! – внутреннее ликовала Адела, в чьих глазах снова зажглась надежда. – Они останутся, я уверена!»

– Это большая щедрость с вашей стороны, мсье, – вежливо отвечал плотник. – Но мне не по душе работа на виноградниках, и роскошная жизнь тоже. Я люблю свою работу, и Новый Свет зовет меня. Свою жизнь мы будем строить там – моя жена, дети и я, так, чтобы ни от кого не зависеть.