Навстречу ей шли две монахини в длинных черных платьях, их головы покрывали белые накидки. Одна из них явно была уже преклонного возраста, потому что опиралась на палку. Ее худое, изборожденное морщинами лицо показалось Эрмин знакомым. Да, она была в этом уверена. Но тут другая монахиня резко повернула голову и тихо воскликнула:
— Господи, благослови! Это же наша Эрмин!
— Сестра Викторианна! Какой сюрприз! — ахнула Эрмин.
Бывшая послушница, взяв ее за руки, восторженно смотрела на нее полными слез глазами.
— Дитя мое, если бы ты знала, как я молилась за тебя после нашей встречи в санатории на озере Лак-Эдуар. Я ведь не баловала тебя в то время.
Потрясенная Эрмин чуть было не расплакалась. Доброе лицо монахини пробуждало столько воспоминаний! Вторая сестра внимательно смотрела на Эрмин через бифокальные стекла очков.
— Видишь, Мари-Эрмин, Господь наш Иисус Христос даровал мне еще одну встречу с тобой на этой земле, — сказала она твердым голосом.
Эрмин молча кивнула, а сестра Викторианна продолжила:
— Ты узнаешь сестру Аполлонию? Она была настоятельницей приходской школы в ту пору, когда мы нашли тебя на крыльце, закутанную в меха.
— Сестра Аполлония! — повторила Эрмин. — Конечно же. Боже, мне было семь лет, когда вы покинули Валь-Жальбер и вас сменила сестра Бенедиктина. Я так рада, так рада!
Эрмин была среднего роста, и все же выше обеих монахинь. Она бы их охотно расцеловала, до того была счастлива от этой встречи, но удержалась, зная, что у монахинь не принято бурно проявлять свои чувства.
— Я много раз рассказывала сестре Аполлонии, при каких обстоятельствах я встретила тебя в санатории, когда поезд, идущий в Квебек, сошел с рельс. Она была невероятно рада, когда узнала, что ты нашла свою мать. Я ей также рассказала, что у тебя есть сын.
— С тех пор моя семья выросла, у меня родились близнецы, Мари и Лоранс. Им скоро исполнится шесть лет.
— Отличные новости! — воскликнула сестра Викторианна. — К тому же ты стала знаменитой. Ты не последовала моему совету и не отказалась от оперной карьеры. Надо думать, так было угодно Богу.
— Ты еще в школе хорошо пела, — признала бывшая мать-настоятельница. — Помнится, сначала я сдержанно отнеслась к тому, чтобы направить тебя по этому пути, но потом стала поощрять тебя.
— Я очень хорошо это помню, — ответила Эрмин, пытаясь определить возраст сестры Аполлонии.
Несмотря на явные признаки старости, она казалась еще бодрой. Эрмин полюбопытствовала:
— А что вы здесь делаете, сестры мои? Возможно, мы могли бы встретиться еще, этой зимой я живу в Валь-Жальбере. Мой муж ушел в армию… Война…
— Мы работаем в санатории Роберваля, дочь моя, — ответила сестра Аполлония. — Мне поручено вести бухгалтерские книги, мой кабинет на первом этаже, там, где администрация. В мои восемьдесят четыре, увы, мне трудно браться за другую работу. Словом, пока Господь не призвал меня к себе, стараюсь быть полезной. Мари-Эрмин, я, как сейчас, вижу тебя совсем крошечной той ночью, когда мы боялись, что потеряем тебя. У тебя был жар, и я дежурила у твоей постели. Мы думали, что у тебя оспа. Слава тебе, Господи, оказалось — просто корь. Ты довольно быстро выздоровела, и какое же счастье, что сейчас ты с нами! И если поначалу я хотела отдать тебя в сиротский приют в Шикутими, то потом передумала. О да, нам есть о чем вспомнить! Однако сейчас нет времени. Мы навещали жену одного из наших больных на улице Ожер. Вчера бедняжка совсем слегла, и похоже, что за ней тоже придется ухаживать… А сейчас нам нужно вернуться в санаторий.
— В таком случае я могу, по крайней мере, вас проводить, — предложила полная благих намерений Эрмин. |