— Попался, сука. Ну, давай потолкуем, тут нам явно никто мешать не будет, — со злости впечатал ему пяткой сапога в нос. Под ногой приятно хрустнуло.

— А-а-а! А-а-а!!! — не унимался торговец смертью. Его крики мало походили на человеческие, что-то в них было дребезжащее, как консервная банка.

— Где моя жена? Отвечай, тварь, — прошипел я, занося ногу для нового удара.

— А-а-а! А-а-а! А-ха-ха-ха-ха!!! Ты думаешь, мне больно? Страшно? Да ты ничего не знаешь о том, как я жил раньше. — Смех сменился шипением, из пробитых лёгких с каждым словом вырывался воздух.

— Мне насрать. Где моя жена? — отчеканил я каждое слово.

— Я знаю таких, как ты. Хочешь спасти жену, страну, мир. А на деле ты очередной червь с синдромом избранного! Ты копошишься в ворохе дерьма, думая, что делаешь благо, но не замечаешь, как люди вокруг тебя медленно умирают. От нищеты, болезней, голода. Посмотри, — голова апостола резко дёрнулась влево. На ступенях лежал иссохший старик. — Думаешь, он так высох от дурмана? Не-е-е-ет. Голод. Сначала хочется есть, потом внутри начинается такая боль, что ты не можешь ни о чём думать, кроме как о куске хлеба. А потом приходит смертельная усталость, следом за ней болезни, и ты медленно мучительно умираешь, — говорил он так, как будто прожил всё, что описывал, может, и не один раз.

Дождавшись, пока апостол договорит, я пару раз врезал ему пяткой в солнечное сплетение. Послышался хруст ломаемых рёбер.

— Где Вера?

— Зачем она тебе? Ты ведь не замечал её страданий, так же как смерти этого старика. Ты главный герой, а она так, фоновый персонаж в твоей картине мира. Я такой же, как она. Я жертва. Твоя, инквизиции, Солнцеликого, Бога. Вам не было до меня дела. Хотя я молил о помощи, но всё, что я получил, — это плевки да затрещины. И я стал зеркалом. Как вы относитесь ко мне, так и я к вам.

— Не надо сопливых речей. Ты заложил душу в обмен на силу, вот и закрой свою пасть. Строишь из себя мученика. Думаешь, мне легко? Из-за таких выродков, как ты, мы и живём в дерьме! — еле сдержался, чтобы не нанести ещё пару ударов этому страдальцу.

— Хе-хе. Не-е-ет! Всё из-за таких, как ты. Я умирал, а Грейгард предложил сделку. Одна душа в обмен на неделю жизни. Две души в неделю, и он дарует мне часть своих сил. Пожалуй, он один из немногих, кто был ко мне добр за всю жизнь. Можно ли его называть демоном? Для меня он спаситель! Истинный! А не этот ваш Солнцеликий ублюдок! — апостол со злостью плюнул кровавой слюной, но она расплылась по подбородку.

— Ты выбрал лёгкий путь, вот и всё.

— Слушай. А мне нравится твоё лицемерие. Воистину прекрасно, когда один, продавший душу, винит другого в том, что тот продал свою. А-ха-ха! Это уморительно! — торговец пактами засмеялся, булькая кровью.

— Я заключил пакт, но использую силы, чтобы убивать таких, как ты.

— М-м-м, твои оправдания музыка для моих ушей! Знаешь, сколько я таких встречаю за месяц? Десятки, сотни! Я хочу купить домик маме, я хочу стать сильнее, чтобы защитить сестрёнку, я хочу, хочу, хочу!!! А знаешь, что стоит за всем этим? Тщеславие! И везде только Я! И нет там ничего больше. Они приходят затем, чтобы почувствовать себя лучше. Душевные терзания их разрывают изнутри. А я всего лишь забираю их души, чтобы они не мучались. Можно сказать, что я своего рода целитель. — Мерзкая улыбка затопила его лицо, не дав мне выбора.

Пятка впечатывалась снова и снова в его мерзкую морду, ломая лицевые кости, выбивая зубы. Но с каждым ударом его смех становился всё громче. Это выводило меня из себя. Наступив ему на руку, я вытащил меч изкисти.

— Последний шанс. Где Вера?

— А не то что? — гундосо спросил апостол, шмыгнув сломанным носом.

— Я тебя прикончу.